Было совершенно очевидно, что молодой Эпперли думает именно так, и только так. Он просто рассмеялся в лицо верзилы.

— Для начала, чтобы показать тебе, на что я способен, я собираюсь пришибить этого щенка-доносчика, что шныряет по городу и сует нос в чужие дела, которые его никак не касаются!

Он потряс кулаком перед носом Дэвида, выскочил на улицу, повернулся и прорычал:

— Бейли не задержится в тюрьме ни единого дня!

Дэвид ничего не ответил. Он знал, что ввязался в серьезное дело и что смехом тут не поможешь. Потому что Алек Шодресс вел себя как ребенок, и ребенок испорченный. Он впал в ярость и выдал тем самым свои намерения. Что может быть глупее? Более того, самая большая ошибка, которую он допустил, — это то, что он угрожал Дэвиду. Потому что, несмотря на неопытность и многочисленные недостатки, Дэвид не был ни глупцом, ни трусом. И все, что было в нем положительного, при встрече с трудностями только удваивалось. Да, бесповоротно решил Эпперли, он займется делом Бейли и вложит в него всю до последнего силу своей души.

Однако в настоящий момент они хотят показать свою силу, уничтожив Одиночку Джека Димза.

Возможно, мысль о том, что кто-то окажется настолько глуп или безумен, чтобы напасть на такого опасного человека, как Димз, могла бы недавно вызвать у молодого адвоката лишь усмешку. Но сейчас Дэвиду было не до улыбок. Он был очень, очень далек от того, чтобы улыбаться, не важно, каким грозным считали Одиночку Джека в восточных городах. Здесь, в Джовилле, был убежден Дэвид, он точно рыба, вытащенная из воды. И, наблюдая за Одиночкой Джеком, не испытывая ничего, кроме опасений, считал его бременем, стесняющим движение, бесполезной тяжестью, о которой нужно еще и заботиться. Так что каждое утро, когда Димз приходил к нему и спрашивал: «Какие будут приказания на сегодня, Эпперли?» — Дэвид обычно отвечал одно: «Только не ввязывайся ни во что, вот и все».

Похоже, Димз именно этим и занимался, но, возможно, он зашел в этом своем занятии слишком далеко, изображая мирную овечку, да еще так ловко это проделывал, что создавалось впечатление, будто он рыскал по городу, словно трусливый шпион.

Так что теперь Дэвид запер свою контору и стал спешно искать своего подопечного.

Он опоздал. Он очень сильно опоздал. В самом деле, знай он, как быстро в этом городе любое событие получает огласку и с какой змеиной быстротой может ударить рука босса Шодресса, он бы вскочил на своего коня и поскакал бешеным галопом, выкрикивая имя Димза. И даже тогда могло быть уже слишком поздно.

Потому что, когда Шодресс в бешенстве топал по улице от конторы, где появился новоявленный поверенный, он увидел двух людей, скакавших на пастушечьих лошадях, — двух мужчин, которые помахали ему руками, что являлось своеобразным приветствием. Шодресс побежал за ними по улице и окликнул их:

— Эй, Сэм и Лью, сюда!

Они быстро подъехали к нему. Это были два парня, чья кожа была выдублена солнцем, брившиеся раз в неделю, причем эта неделя явно подходила к концу.

Мистер Шодресс не мог бы и нарочно подобрать двух более подходящих исполнителей для своей мести. Жизненный путь и Сэма, и Лью украшали тюремные сроки, и хотя эти сроки были довольно длительными, все же не такими длительными, как надо бы. По крайней мере дважды сильная рука Алека Шодресса вмешивалась, чтоб избавить их от хватки закона, и с тех пор их души целиком и полностью принадлежали только ему.