— А чем они плохи?

— Ха! Именно! Если ты не понимаешь, чем плохи эти кружки, то нам просто не о чем разговаривать. — Надин чувствовала, что ее заносит, но ничего не могла с собой поделать.

— Давай перелью в другие, — предложил он.

— Нет, Максвелл, — Надин вскочила. — Я не хочу, чтобы ты переливал в другие. Я лишь хочу, чтобы ты не выбирал эти. Чтобы ты испытывал к ним такое же отвращение, какое испытываю я. Чтобы, глядя на них, ты искренне жалел людей, которым владелец… — она подняла кружку и прочла надпись на донышке, — … фарфорового завода в Личфилде платит за то, что они расписывают эти посудины мерзкими цветочками, и, возможно, мнят себя при этом гениальными художниками. Вот чего я хочу от тебя, Максвелл.

От непомерного умственного напряжения добродушная физиономия Максвелла смялась в гармошку. Надин видела, что он старается, честно старается уразуметь, что же она пытается донести до него, и оттого рассвирепела еще сильнее. Она вела себя, как последняя стерва; настоящий мужчина предложил бы ей заткнуться подобру-поздорову. Но Максвелл не был настоящим мужчиной. Он растерянно вертел кружку, разглядывая со всех сторон с видом прилежного и совестливого ученика.

— Хм-м, — произнес он, — наверное, она немного простовата. И слегка старомодна…

— Да поставь ты ее, ради Христа! — рявкнула Надин. — Поставь эту гребаную кружку на место!

Прокол с посудой сам по себе не был такой уж большой бедой, но в общем контексте отношений, длившихся уже три месяца, кружки стали лишним доказательством их с Максвеллом несовместимости. Надин долго убеждала себя в том, что у них все получится, несмотря на кричащие различия между ними: пристрастие Максвелла к одежде ярких расцветок, его увлечение песенками Селин Дион, его вечную невозмутимость и неукоснительную вежливость; несмотря на то, что он жил за десять миль от нее, где-то в Эссексе, и служил курьером, а она была фотографом и зарабатывала раз в пять больше него, — вопреки всему Надин старалась, чтобы у них все получилось. Ибо Максвелл был хорошим парнем, каких поискать, а Надин чувствовала, что заслуживает хорошего парня. Но хорошие парни — не всегда подходящие парни, и Надин, коря себя за мелочность и нетерпимость, не могла — это было выше ее сил — закрывать глаза на свою несхожесть с Максвеллом.

— Надин, — мягко начал Максвелл, — я не совсем понял… Объясни, пожалуйста, почему ты так завелась по поводу этих кружек?

Следовало признать, что вопрос задан по существу.

— О боже, Максвелл, дело не в кружках, по крайней мере, не только в них. Дело в нас. То есть, во мне… у нас с тобой ничего не получается… — Слова эхом отдавались у нее в голове, удивляя Надин своей бесплотностью. Сколько раз ей уже приходилось говорить то же самое. Дело во мне, неизменно твердила она, не в тебе, только во мне.

И правда, на разрыв отношений всегда шла она. Ее не бросали с тех пор, как ей исполнился двадцать один год. Когда она была моложе, встречаться с неподходящими мужчинами было весело, потому что тогда все ее подружки встречались с неподходящими мужчинами. Собираясь вместе, они делились кошмарными историями, обсасывали неурядицы скоропалительных романов, объединяясь в презрении к низшему полу. В двадцать лет это нормально. Но постепенно подружки одна за другой понаходили себе приличных мужчин и откололись. А Надин на тридцатом году жизни болталась неприкаянной, словно дама пик в карточной «ведьме». Игра уже закончилась, всю колоду разобрали по парам, а она продолжала играть. Еще месяц назад такое положение вещей ее вполне устраивало.