По рассказам В. Коцишевского и Р. Фукса Маклаков "подослал и подговорил" Северного украсть у Набоки оригиналы записей; правда, из рассказов не совсем ясно — каких именно. Говорили и про то, что это были и вовсе не чьи-то там магнитофонные оригиналы, а фирменные западные диски. Калятин рассказывал вообще по-иному, и не вполне понятно: то ли Набоке "решили насолить" за то, что тот откололся от Маклакова, то ли Аркадий "наказал его за прижимистость" — Набока якобы "держал Аркадия в чёрном теле, делал на нём большие бабки, а тому перепадали крохи." Такие противоречия, разумеется, наводят на мысль, что по- настоящему там было что-то совсем другое. Но, как бы то ни было, обвинение прозвучало; причём, видимо, Северный узнал об этом не сразу после записи концертов, а значительно позже. Уже в Киеве, куда он попадёт в апреле этого же года, после долгих переговоров киевлян с Фуксом и Маклаковым.
Но это будет через два месяца, а пока, судя по всему, Северный временно остаётся "без работы". Болезнь его всё больше прогрессирует. Фукс ещё в прошлом, 1976 году, отказывается его записывать именно из-за этого. "Совместное творчество" с Калятиным давно уже превратилось в банальные пьянки, "Братья Жемчужные" в полном развале, а тут ещё и какие-то непонятки у Маклакова с Набокой. 26 марта, в день своего рождения, Софья Калятина делает знаменитую запись "На память о Северном": "Сейчас, когда ведётся эта запись, Аркадий находится на крайней точке своего падения, и сумеет ли он устоять в жизненной борьбе — покажет время. Я и все твои друзья желаем тебе, Аркадий, придти в себя, собрать всю силу воли, вернуться в жизнь и радовать всех нас снова своими песнями".
Но это всё в Питере. А до других городов доходят только какие-то смутные слухи и сплетни, зачастую создаваемые и распространяемые самими же коллекционерами. Киев и Одесса всё настойчивее пытаются вызвать Аркадия к себе. Разумеется, он и сам давно уже был не прочь поехать куда-нибудь на гастроли, а тем более — сейчас, при всех этих свалившихся на него проблемах. И в это время свою третью попытку пригласить к себе Северного предпринимает Фред Ревельсон. Он наконец-то уговаривает Фукса, чтобы тот свёл его с Аркадием. Впрочем, уговаривать в этот раз, по-видимому, долго и не пришлось: Фукс уже давно понял, что сделать вместе с Северным что-то подобное первым "Программам" и "Одесским концертам" всё равно не получится. И с лёгким сердцем "даёт добро" Фреду на организацию этой поездки.
Хотя и здесь не всё понятно. Добро-то добром, но почему-то и до сих пор никто не может толком вспомнить, как всё же состоялась эта поездка. Судя по всему, факт пребывания Северного в Киеве для многих оказался неожиданностью. И для одесситов, и для Маклакова и, как ни странно, для самого Фукса. Иначе как понимать слова Северного, сказанные им в Киеве: "Рудик, слушай сюда! До тебя дойдёт-таки эта лента. Так вот, запомни: никогда меня не нужно ещё терять. Я ещё тебе понадоблюсь. Скажу ещё другому человеку, я имею в виду — ленинградцам своим: единственный из вас порядочный человек — так это Сергей Иванович. Серёжа, я тебе шлю привет! Свой самый хороший, самый порядочный… И тебе будет то, что нужно. Может быть, чуть-чуть они неправильно делали… Они ещё ни разу, так сказать, не имели права и не могли…" Но, как бы то ни было, первые гастроли Северного начались именно с Киева, а не с Одессы, как считалось до сих пор. В Одессу он поедет уже после того, как Фреду позвонит Владислав Коцишевский и передаст просьбу Маклакова отправить Северного в Город у Чёрного моря.