Мама осталась вежливо холодна. Через много лет Роберт пытался объяснить мне, что баронесса ван Хеемстра просто не умеет выражать свою любовь к дочери, мол, она очень-очень любит, только не знает, как сказать об этом. Я даже расплакалась:

— Пусть так и скажет! Я пойму.

Этот разговор состоялся, когда мама была тяжелобольна и лежала на нашей вилле «Ла Пасибль» после инфаркта. Но она так и не сказала…

И после премьеры «Истории…» ничего не сказала тоже.

Не лучше и с отцом.

Джозеф Растон отбросил фамилию Хепберн и жил теперь со своей молодой женой Фидельмой в Дублине. В самом начале войны он, как член Британского союза фашистов, был арестован и все военное время провел в лагерях, не слишком, однако, бедствуя. После войны осел в Ирландии.

Мы с Растонами встретились в отеле «Шелборн». Я смотрела на постаревшего, но все равно красивого отца и пыталась понять, что к нему чувствую. Столько раз, представляя нашу с ним встречу, я мечтала, как расскажу об успехах, как он удивится, обрадуется, скажет, что всегда хотел увидеть фотографии своей дочери в газетах…

Ничего этого не произошло. Не мечтал. Знал ли он о моем успехе? Знал, но Джозефу Растону было все равно. Я зря надеялась, что после сообщения об «Оскаре» обрадую его по-настоящему серьезной работой в «Истории монахини», расскажу о том, какой замечательный Циннеман, о знакомстве с Кэти Халм, с Марией Луизой Хабетс, посмеюсь над проделками Грегори Пека, расскажу, как танцевала с самим Фредом Астером, о Колетт и Кэтрин Несбитт, о знакомстве с Карло Понти и замечательной красавицей Софией Лорен, о… Ох, мне столько нужно рассказать отцу!

Но главное, по секрету сообщить, что он скоро станет дедом! На сей раз я была уверена, что выношу ребенка, даже если для этого мне придется отлежать бока в постели.

Рассказывать не пришлось, ему было все равно! Ни моя работа, ни я сама, ни будущий внук Растона не интересовали. Мне хотелось крикнуть: «Очнись, папа! Папа, папочка, это я, твоя Манки-Пазл!»

Отец в детстве звал меня Манки-Пазл — обезьянка-загадка. Не вспомнил, не очнулся, а я, видя равнодушие в его глазах, не крикнула.

Предвидела ли это мама? Возможно. Может, поэтому она всегда была против моих поисков отца. Мама, как всегда, оказалась права, но мне-то от этого не легче. И все равно я радовалась, что нашла, теперь я знала, что он жив, относительно здоров, знала, куда посылать ему помощь. Я действительно посылала до самой его смерти в 1981 году и даже приезжала еще раз, поздравляла с праздниками, рассказывала о себе, но всегда чувствовала, что ему все равно. Почему?! Для меня это так и осталось загадкой…

Итак, ситуация прояснилась. Родители к моему успеху равнодушны, зато наладились отношения с Мелом, он был очень заботлив. Наш дорогой фильм принят с восторгом, я развязалась с Хичкоком, но главное — я была беременна.

— Теперь только домой!

Следом за нами в Бюргеншток приехали мои обожаемые Циннеманы, Рене окружила меня такой заботой, что я забыла обо всех неурядицах с родителями, теперь моей задачей стало сохранить дитя. Не проходило и минуты, чтобы я не касалась своего растущего живота и не думала о малыше. Живот был по сравнению со мной самой просто большущим. Я смеялась: