– Пра-авда? – ехидно прищурившись, спросил Стоценко и подмигнул Полякову. – Кто меня и Еремеева под статью сунул?! Какие рукописи я крал?!

– Все же утряслось, – неуверенно проговорил Поляков и потащил меня за рукав к автобусной остановке. Остановился и крикнул: – Я же боялся, что и меня в психушку упрячут! Надо было время выиграть, вот и брякнул, что в голову пришло.

Стоценко плюнул нам вслед и зашагал в другую сторону.

Привыкнув к столь странному головному убору, выполняющему функции заземления, или, как говорил Поляков, экрана, я удивился, когда не обнаружил на его голове алюминиевой конструкции.

– Камос перестал охотиться за тобой? – спросил я с порога.

– Сетка. – Он нагнул голову. – Видишь?

В его волосах я разглядел тончайшие волокна сетки. Первым делом он заставил меня выпить кружку воды из своего бочонка.

– Еще раз придешь, еще выпьешь – и навек о всех болезнях забудешь. Хоть голым задом садись в снег.

– Такую сетку, – я прикоснулся пальцами к его волосам, – можно было бы в обыкновенную кепку вшить, чтоб не пугать народ шляпой… В твоем сочинении Милка беременная. Или это для художественности?

Поляков глянул на меня испуганно, как мне показалось.

– Сынок родился – три кило двести. Мы недавно квартиру получили. – Он отвернулся, сделав вид, что вглядывается в окно. – Сына к Милкиным родителям отправили.

«Врет», – подумал я. Ребенка у Милки нет и никогда не было. Слава Богу, не так трудно отличить рожавшую женщину от нерожавшей. Хотя… Какой из меня знаток. Но не верю, что можно сохранить такую тоненькую талию, родив ребенка.

– Старушка… Ты так и не рассказал: что за чертовщина творилась в ее квартире? И откуда ты узнал, что именно в ее комнате будет раскачиваться люстра и ломаться карандаш?

– Стеша передала… Помнишь Стешу? Жена Якова… Ну?..

– Постой, постой. Уж не та ли кикимора с куриными ногами?

– Птичьи ножки. И довольно красивые, – неожиданно громко сказал он, повернув лицо к книжному шкафу.

«Что он это?» – подумал я, следя за его взглядом, упершимся в антресоли. Одна из дверц приоткрылась, в глубине виднелись пестрая тряпица и клубки с голубой шерстью.

– Пусть будут птичьи, – сказал я, удивленно взирая на замершего Полякова. – Но что за тайны мадридского двора?

– Стеша, ты хочешь поговорить с этим человеком? – спросил хозяин квартиры, продолжая смотреть на антресоли.

Послышался стук: два удара по чему-то деревянному.

– Согласна! – радостно оживившись, сообщил Поляков и повернулся ко мне. – Она согласилась! Ну?

– Чего – ну? Кто согласился? – Мне сделалось не по себе: а не поехала ли крыша у старателя?

– Спрашивай! – Поляков дружески сжал мой локоть. – Смелее. Что хочешь. Но ответ будет только «да» и «нет».

Он, наверное, затеял какую-то игру, правил которой объяснять не собирался. Я уже хотел было заторопиться домой, но что-то сдерживало.

– Может, в другой раз как-нибудь? – растерянно проговорил я, подумав, что у Полякова сейчас начнется приступ безумия. Почему-то вспомнилась баба Аня, собравшаяся уходить в космос… И услышал стук по дереву – один раз.

– Нет! Тебе не надо уходить, – прокомментировал деревянный сигнал Поляков. – Оставайся и спрашивай еще.