— Всё, убьезжал, — забибикала трубка. И правда — убьезжал.

— О-о. А как ты думаешь, в этом лесу есть что-нибудь съедобное?

— Да! Мы.

— Дорогая, посмотри мне в глаза, что ты видишь?

— Там тьма, и будто лес — устрашающе…

— В глаза смотри, а не в ноздри.

Летом листья деревьев отвечают малейшему движению воздуха. Под ветром ветви и даже сами деревья раскачиваются, потому лес всегда переполнен случайными звуками, ожидаемым шумом. Ветер трогал верхушки деревьев: этот отдалённый, едва слышимый шум, где сопротивлялись, трепеща, неподвижные листья, где порывы ветра сгибали в разные стороны ветви, и листья полоскались в воздухе, порождая шелест, хлопки и общий шум; шум этот нарастал, по отдельным листочкам спускался едва ли не к земле, и гудел… тёплой и шероховатой зеленью.

Четвёрка партизан углубилась в этот лес — и лес встретил их, и окружил, и взял в плен. Сомкнулись стволы елей за спиной, и всё — лес вокруг. Вот только узенькая тропиночка осталась, да и ту можно было разобрать только по тому, что огромные папоротники по обеим сторонам отшатнулись от неё. Некоторые ели выглядели дико и непривычно. Где-то на высоте в метр или два они вдруг разделялись на несколько. Вот толстенный, мощный ствол, а потом раз — и пять или шесть стволов, извиваясь по-всякому, устремляются к небу. Так если бы только ели так себя вели! Все деревья решили одесситов удивить. Прошли с полкилометра — и попали в небольшую берёзовую рощицу. Таких берёз даже в сказке не описывают. Они тоже делились на несколько перекрученных стволов, и все были обвиты хмелем на высоту в несколько человеческих ростов. Эдакие зелёные лохматые колонны.

Кот решил из себя покорчить ботаника: всё приставал к менту, как это дерево называется, да как то. На удивление вполне благосклонно, и даже с улыбкой, старший лейтенант делился информацией.

— Это ясень — по-казахски кул. Вон тополь — ыргай называется.

— Чего я, тополь не видел? Тополя другие, — замахал руками сильнее Кот.

В самом начале все выломали себе настоящие веники и шли, обмахиваясь. Всякой кровососущей живности было, как в болотах под Одессой.

— У вас свой тополь, у нас свой, — не стал вступать в ботанические споры проводник.

— А это? С жёлтыми ягодками.

— Абрикос — урюк.

— А что, их есть можно? Мелкие, — Кот сорвал парочку, — и горчат, а так, правда, абрикос. Может, наберём?

— Ну, давайте небольшой привал сделаем. Нам до хижины ещё километров семь топать.

— А это что за синие ягодки? — неугомонный Кот сорвал и их, и сунул в рот. Потом долго плевался.

— Это можжевельник. Арча по-нашему. На нём водку настаивают.

— А ёлки у вас как называются? — запихивая сразу несколько абрикосов в рот, промычал юный натуралист.

— Тянь-шанская ель — по-казахски шырша.

— Шырша! Смешно! Чудной у вас язык.

— Нормальный у нас язык. Ладно, поели — потопали дальше, нужно ведь ещё ужин приготовить успеть.

Но отошли недалеко, с километр — и упёрлись в заросли малинника. Весь в небольших красных ягодах остров зелени. Опять остановились и стали набивать рот. Недолго. Противоположная оконечность малинового острова вдруг заколыхалась — и, рассекая заросли малинника, что-то огромное решило проверить, кто там его малину обирает. Медведь появился неожиданно. Здоровый, весь в клочковатой темно-коричневой шерсти, мокрой от сырой травы вокруг.