Она смотрела на стоящего перед ней Пейрака. До Анжелики донесся ее нежный, слегка приглушенный, слабый голос:

— Вот и вы!

Анжелика невольно вздрогнула. Какую же силу обрела над ней Амбруазина, если от одного звука ее голоса она пришла в ужас?

«Как вовремя он появился, — подумала Анжелика. — Без него она бы уничтожила меня… О Жоффрей, любовь моя!» Анжелика услышала его уверенные, спокойные шаги, когда он входил в комнату.

Она знала, что взгляд его прикован к восхитительному лицу женщины-демона, но глаза ничем не выдавали его мыслей.

— Вы опоздали, — произнесла Амбруазина де Модрибур. Затем наступила тишина, и Анжелика почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Каждая секунда, от которой зависел исход решающей схватки, — победа или поражение

— была напряжена до предела. Встретились две равные силы, одинаково оснащенные, одинаково уверенные в себе и в своей мощи.

Первой заговорила Амбруазина. По ее голосу чувствовалось, что она нервничает под непроницаемым взглядом графа.

— Да, вы пришли слишком поздно, месье де Пейрак. И тоном, выражающим неуемное торжество и сатанинское ликование, повторила:

— Вы пришли слишком поздно! Она мертва! Произнося эти слова, она, должно быть, улыбалась, и глаза ее сверкали.

— Охотник вручил вам ее сердце?.. — спросил Пейрак. Иронический намек на известную сказку, в которой повествуется о том, как расстроились злые замыслы королевы, вывел ее из себя.

— Нет.., но он принесет мне ее глаза. Таково было мое требование.

Безумная злоба, казалось, совсем помутила ее разум.

— ..Два настоящих изумруда! Я вставлю их в дорогую оправу и буду носить на груди, у самого сердца.

Анжелика начала теперь понимать. Жоффрей де Пейрак всегда подозревал, что Амбруазина де Модрибур была злым, сумасбродным созданием, а может быть, и бесноватой. Сейчас у него на лице было, вероятно, такое же выражение, как тогда, когда, стоя у изголовья герцогини, он задумчиво вслушивался в ее бред. Жизненный опыт, а также особое, присущее мужчине, отношение к такого рода женщинам, заранее подготовили его к этой схватке, заставили насторожиться.

— Вы, кажется, не верите мне, — заговорила Амбруазина отрывистым и пронзительным голосом, который появлялся у нее, когда она обращалась к тем, кто не придавал особого значения ее словам. — Вы такой же, как и она. Она никогда не хотела мне верить. Она смеялась… Да, да, смеялась! Теперь ее смех затих навсегда. Она больше не будет смеяться! Никогда! И в этом виноваты вы! Как и она, вы хотите заставить меня поверить в то, что Любовь существует, что ваша любовь неуязвима. Безумцы… Любви нет… Наступила расплата за то, что вы задумали доказать мне свою правоту, отстаивая бредовую идею. Я разбила вашу любовь… Ваша Анжелика мертва, вы слышите, мертва, мертва! Идите и убедитесь сами. Под прибрежной скалой вы найдете ее израненное тело, а вместо глаз две черные дыры. Ах! наконец-то? Она больше не будет смотреть на меня.., так, как умела смотреть только она. Никто, никогда так не смотрел на меня… Она смотрела и видела не мой облик, а то, что внутри у меня, Но она ни разу не уступила, не стала прятаться от меня. И это было невыносимо. Она всегда смотрела мне прямо в глаза, но никогда я не слышала от нее ни единого слова, обращенного ко мне, ко мне одной. Она знала, с кем имеет дело, и все же не боялась. А теперь уже никто так больше не посмотрит на меня и не увидит, какая я есть на самом деле… О горе, горе!