Сакс не могла скрыть своего неодобрения.
– Это очень важно, Райм, – увещевала она. – Это твоя жизнь, твой род. Ты стираешь из памяти историю своей семьи.
Райм никогда не бывал на квартире Амелии – в доме отсутствовали проезды для инвалидных колясок, – но знал: у нее каждая комната просто напичкана памятками, иллюстрирующими различные этапы ее истории. Сакс, конечно, показывала ему свои фотографии: симпатичная неулыбчивая девочка с веснушками, теперь уже давным-давно исчезнувшими; ученица средней школы с физическими приборами в руках; студентка, приехавшая домой на каникулы, с отцом, улыбающимся во весь рот полицейским, и матерью (сурового вида женщиной) по бокам; рекламная фотомодель с элегантной холодностью в глазах (Райм уже знал, что этот профессиональный взгляд на деле выражает протест против унизительного отношения к манекенщицам как к ходячим вешалкам для пальто).
И еще сотни других фоток, в большинстве своем снятых отцом Амелии на «мыльницу» – автоматический «Кодак».
Увидев голые стены в доме Райма, Сакс направилась туда, куда не заглядывали даже Том и прислуга, – в подвал, где штабелями стояли коробки с вещами из прошлой жизни, из мира, существовавшего «до того»; семейные реликвии, о которых не вспоминали, как о первой жене в присутствии второй. Все кончилось тем, что сертификаты, дипломы и многие семейные фотографии переместились из подвала на каминную полку и стены комнат.
Среди этих артефактов находился и снимок, изучаемый сейчас Раймом. На нем был изображен худощавый юноша в спортивном костюме на финише университетских соревнований по бегу. У него взлохмаченные волосы и выступающий нос, как у Тома Круза. Он наклонился вперед, упираясь руками в колени, восстанавливая дыхание после забега, скорее всего на одну милю. Это был он сам. Райм никогда не любил короткие дистанции и был прирожденным стайером, влюбленным в романтику и элегантность бега и рассматривавшим его как процесс. Иногда он не останавливался и продолжал бежать даже после пересечения финишной черты.
Родные наверняка болели за него на трибунах. Семьи обоих братьев Райм жили в пригородах Чикаго, на некотором удалении друг от друга. Дом отца Линкольна стоял на равнине к западу от города, в районе новостройки, довольно беспорядочно расползавшейся по территориям разорявшихся фермерских хозяйств, вытесняемых бестолковыми застройщиками и наводящими страх торнадо. Дядя Генри со своей семьей обитал в Эванстоне, на берегу озера, а потому в стороне от этих неприятных явлений.
Генри вел курс физики в Чикагском университете и два раза в неделю начинал и заканчивал день долгим путешествием на двух пригородных поездах, проходящих через многочисленные социальные анклавы города. Его жена Пола преподавала в Северо-Западном университете. Троих своих детей – Роберта, Марию и Артура – они назвали в честь ученых. Из них самыми известными были Оппенгеймер и Кюри. Артуру досталось имя инженера Комптона, руководившего в 1942 году знаменитой Металлургической лабораторией Чикагского университета, чье название служило прикрытием для секретного проекта по осуществлению первой в мире управляемой цепной реакции ядерного расщепления. Всем детям дали хорошее образование: Роберт поступил в медицинский колледж Северо-Западного университета, Мария – в Калифорнийский университет в Беркли, Артур отправился учиться в МТИ – Массачусетсский технологический институт.