Мия гадала, где же она потеряла свое.

«Здесь ему не место, девочка».

Ее похитители были разношерстной командой. Их капитан, Слезопийца, похоже, спала со своим помощником Чезаре, хотя Мия не сомневалась насчет того, кто в этой паре держал в руках бразды власти. Ни одна женщина не смогла бы руководить бандой головорезов и работорговцев в ашкахской пустыне, если бы у нее не было острейших зубок.

Итрейцы, Доггер и Граций, выглядели как типичные ублюдки, какие найдутся в любой из сотен действующих за пределами Ашкаха группировок, торгующих мясом. Как и наказывала капитан, женщин они не трогали. Но, судя по их голодным взглядам на Мию, были очень этим недовольны. На досуге мужчины играли в «шлепок» потрепанной колодой карт, ставя на кон горстку тусклых бедняков.[5]

Крупный двеймерец, Пылеход, казался более обходительным. Он умел играть на флейте и в свободное от работы время развлекал пленников какой-нибудь мелодией. Еще одним членом команды был Лука – юный лиизианец, которого Мия окунула в грязь. Короткие волосы и ямочки на щеках. Помои, которые он стряпал, на вкус были хуже свинячьего дерьма, но Мия заметила, что он тайком кладет детям добавочные ломтики хлеба на ужин.

Вот и все. Шесть работорговцев и запертая железная решетка между ней и свободой, ради которой любой из этих заключенных готов был убить. Весь этот пот и рвота. Дерьмо и кровь. Как минимум половина женщин в ее фургоне плакали перед тем, как уснуть на пару часов. Но не Мия Корвере.

Девушка сидела у выхода из клетки и ждала. Кривая челка лезла в темные глаза. От запаха пота и грязи некуда было деваться, скопление тел со всех сторон вызывало тошноту. Но она сглатывала желчь вместе с гордостью, ходила отлить по команде и держала рот на замке. А если тень под ней и выглядела чересчур темной – по крайней мере, для нее одной – то внутри фургона все равно было слишком сумрачно, чтобы это заметить.

До Висельных Садов оставалось еще четыре перемены. Четыре перемены в этой жуткой духоте, безбожной вони и в непрерывной, тошнотворной качке. Еще четыре перемены.

«Терпение, – шептала она себе, словно молитву. – Если у Отмщения есть мать, то имя ей Терпение».

До конца неночи было еще около часа. Караван остановился у обочины длинной пыльной дороги. Выглянув через дырку в брезенте, Мия увидела ряд песчаных утесов, откидывавших тень на песок. Слишком очевидное – а следовательно, опасное – место для укрытия, но лучше остановиться в тени, чем ехать еще час и провести всю перемену под палящими солнцами.

Мия услышала, как Пылеход в фургоне с продовольствием, по своему обыкновению, завел железную песнь, чтобы спугнуть песчаных кракенов, которые рискнули забрести так далеко на юг.[6] Мельком увидела Грация, который исследовал каменистую местность верхом на своем ревущем говнораспылителе. С его лица стекали капельки пота, пока он, сощурившись, смотрел на солнца и проклинал Всевидящего ублюдка.

Первая стрела попала ему прямо в грудь.

Она прилетела с солнечной стороны и со стуком пронзила его безрукавку. На лице Грация появилось неуместное глуповатое выражение, но следующие две стрелы, выпущенные со скал, его стерли и сбили с верблюда мужчину, испустившего фонтанчик алых брызг.