— Что надо этой самурайской змее? — голос Омицу не предвещал сопернице радушного приема.

— Я не знаю. Но она же не случайно пришла, когда мы вдвоем. Значит, ей есть что сказать нам обоим. — И, чтобы побыстрее убедить Омицу (а затягивать дискуссию Артему было откровенно лень), он добавил: — Или лучше пусть зайдет, когда я останусь один?

— Она увидит нас раздетыми!

Артему было откровенно лень вставать и одеваться. Да и стыдиться ему было совершенно нечего. Он знал, что надо сказать:

— А пусть позавидует.

Размышления Омицу были недолгими.

— Хорошо, пусть заходит, — прищурив глаза, кивнула Омицу.

— Заходи, Ацухимэ, — громко сказал Артем.

Он все же натянул до пояса холстину, какой обыкновенно укрывался вместо одеяла. А вот Омицу прикрываться сочла излишним.

Ацухимэ отодвинула дверь, просеменила к постели, низко опустив голову. Опустилась на колени возле циновок, заговорила, не поднимая глаз:

— Я решила прийти к тебе, Артем-сан, сейчас, когда вы вдвоем, чтобы Омицу не подумала, будто я хочу отнять тебя у нее.

— Чего же ты хочешь? — вырвалось у Омицу. Ее тон заставил Артема призадуматься, как ему ловчее действовать, чтобы не дать женщинам вцепиться друг в друга, как однажды уже случилось.

— Днем ты была любезнее, Омицу-сан, — миролюбиво проговорила Ацухимэ, глаз так и не поднимая.

— Приходи ко мне днем, и я снова буду с тобой любезна, — прошипела Омицу.

Артем понял, что надо вмешаться:

— Брейк, девочки, как говорят у меня на родине, что означает «спокойствие, только спокойствие».

Наверное, Ацухимэ, ты пришла столь поздней порой, потому что хочешь сказать мне нечто важное, что никак нельзя отложить до утра?

— Да.

— Я слушаю тебя.

— Я знаю… брат рассказал тебе о некоторых обстоятельствах смерти военачальника Такаши. Но он не сообщил тебе всех обстоятельств, — запинаясь, проговорила Ацухмэ. — Я… решила… тебе надо это знать.

Вообще-то нерешительность в словах и поступках была несвойственна дочери самурайского рода Кумазава. Что же за обстоятельства такие, о каких она говорит запинаясь, а стало быть, сомневаясь до последнего в правильности того, что делает? Артем невольно напрягся.

— Я решила, что и Омицу-сан тоже должна это услышать. Потому что это и ее касается.

Ацухимэ впервые подняла голову и взглянула на Омицу. Артем напрягся еще больше, совершенно не представляя, что может сообщить сестра Хидейоши важного и для него, и для Омицу. «Неужели хочет объявить, что она с кем-то помолвлена?» — пронеслось в его голове, и он испытал нечто сродни ужасу.

— Почерк убийц военачальника Такаши, — медленно проговорила Ацухимэ, — очень напоминает почерк яма-буси…

О, не зря Артем давеча прикидывал, как ловчее вклиниться между женщинами. Омицу, по-кошачьи гибко изогнувшись, взметнулась с постели и попыталась схватить Ацухимэ… Схватила бы, если бы не помешал Артем.

— Брейк, девочки! — Артем обхватил Омицу за талию и борцовским приемом завалил на циновки. Холстина, что прикрывала наготу, от всех этих упражнений сползла, но даймё это не обеспокоило. Есть заботы поважнее. Да и не было там, под простыней, ничего позорного или невиданного. — Обеих выгоню! Фу… Спокойней, спокойней, девочки. Омицу, важный разговор только начался, даже еще не успел начаться, многое еще не выяснено, а ты уже кидаешься. Ацухимэ, а ты бы постепенно подошла к главной теме, подготовила бы нас, что ли, как-то сперва к своим откровениям. Да, следует признать, ты сумела удивить. Почерк яма-буси, хм… А ошибки быть не может? Может, кто-то просто распускает такие слухи?