Стоя одной ногой на веревке, он снова вынул нож и, осторожно протянув руку, нащупал деревянный дрын. Отрезал от него метровую палку, убрал нож в карман, вытащил из-за пояса один из штертиков-пиггинстрингов, из него тоже сделал петлю-удавку и взял ее в зубы. После чего убрал ногу с веревки, взял ее конец в руку и поднес палку к морде волчицы. Та смотрела на него миндально-желтым глазом, вблизи зрачка более темным, почти янтарным. Напрягалась, тужилась, лежа мордой в пыли с открытым ртом и оскаленными зубами, — как же они белы, как совершенны! Он натянул веревку, перекинутую через рожок седла, еще сильнее. Тянул, пока полностью не перекрыл воздух, и тогда всунул ей в зубы палку.
Она не проронила ни звука. Лишь выгнулась и замотала головой, кусая палку и пытаясь от нее избавиться. Он налег на веревку; волчица захрипела и забилась; давя на палку, он прижал зверя подбородком к земле и снова наступил сапогом на веревку — хорошо если в футе от этих ее зубов. После чего вынул изо рта пиггинстринг и, набросив ей на щипец сделанную из него удавку, рывком затянул ее, схватил за ухо, с неуследимой быстротой сделал три оборота, завязал вокруг палки на узел и сам упал сверху, ощущая у себя между колен живого зверя, который ловит ртом воздух и ворочает языком за этими своими зубищами, перепачканными в грязи и облепленными сором. Она смотрела на него красиво очерченным, слегка косящим глазом, светящимся всей мудростью мира, всем знанием о том, что воистину для каждого дня довольно своей заботы,>{16} если не горести. Затем она закрыла глаза, и он ослабил веревку, встал и отступил от нее, а она лежала, тяжело дыша, с оттянутой капканом назад передней ногой и палкой в зубах. Он и сам пыхтел как загнанный. Промок от пота, несмотря на холод, весь до нитки. Обернулся и посмотрел на коня, который так и стоял от них с наветра в куртке, намотанной на голову. «Вот черт, — произнес он. — Вот ч-черт!» Собрал с земли свободную веревку, свернул кольцами и, подойдя к коню, набросил ее на седельный рожок, потом развязал рукава куртки, связанные у коня под подбородком, снял ее с его головы и перебросил через седло. Конь поднял голову и, глянув на волчицу, шумно выдохнул, но Билли потрепал его по шее, пошептал, поговорил с ним, после чего вынул из седельной сумки скобы, бросил на плечо шлаг веревки и возвратился к волчице.
Не успел подойти, как она, подпрыгнув, рванулась на цепи капкана, задергалась, мотая головой и пытаясь свободной лапой выпихнуть изо рта палку. Рывком веревки он повалил ее и держал. Между зубов у нее выступила белая пена. Он медленно приблизился, взялся за просунутую между зубами палку и стал с волчицей разговаривать, но звук его голоса лишь вызвал у нее дрожь. Он бросил взгляд на ногу в капкане. Вид жуткий. Взял капкан, сжал пружину, наложил скобу, потом то же самое сделал со второй пружиной. Когда оба прямоугольных выреза в пружинах стали ниже шарниров в основании челюстей, они распались, выпустив поврежденную ногу — слабую, окровавленную, с обнажившейся белой костью. Он потянулся дотронуться, но волчица отдернула ногу и встала. Быстрота ее движений поразила его. Встала против него как перед боем, ростом с него (он стоял на коленях) — глаза точно вровень, хотя смотрят по-прежнему мимо. Он сбросил шлаг веревки с плеча на землю, взял ее конец, крепко намотал на кулак. Потом выпустил ближний к волчице конец веревки. Она попробовала опереться на пораненную лапу, но тут же снова поджала ее.