— В госпитале у нас с тобой были раненые, им женской ласки не доставало, улыбки девичьей.

— Вот, вот. Снова за своё. Забыла, как к тебе военфельдшер прилип? «О, Анна, меня сжигает горячий огонь страстей». Что он ещё там плёл, этот рыжий? Хорошо, что Настенька Крупина тебе глаза раскрыла. Помнишь-то про письмо? Жена ему пишет из Сибири — каждый вечер наши деточки перед сном дерутся, кому папину фронтовую фотокарточку под подушку класть. А он…

Подул тёплый ветерок, и туман длинными косами пополз с аэродрома.

— Наш пряжинский дует, — кивнула на юг головой Марийка, прихлёбывая чай. — По запаху чую, родным озером пахнет.

Но никто не откликнулся. Маунумяки сидел, вытянув длинные худые ноги, а Яковлев, склонившись над вещмешком, шарил в нём рукой и что-то шептал.

— Вы чего такие мрачные, мальчики? — старалась расшевелить их Марийка. — Ведь наконец-то летим, скоро дело настоящее будет.

— Наговоримся ещё, дорога дальняя, — сказал Маунумяки.

— А мне любопытно, откуда ветры берутся, — не унималась Мария. — Хочу все ветры изучить, и наши, и чужие. Знаете, какие красивые названия у них есть? Мистраль, бриз, сирокко. Мистраль — во Франции обретается. Бриз — свежесть приносит на берег с океана. Сирокко — знойный ветер пустыни, писано в книге. Никогда не была под жарким ветром. Какой он, неужто и в самом деле, как из печки? Смешное дело.

Из домика вышли пилот и летнаб.

— По самолётам! — сложив руки рупором, крикнул Алёша Жандорак.

Подпольщики, забросив мешки на спину, заспешили вслед за лётчиками. Туман хоть и рассеялся, но небо было серым и мрачным, казалось, вот-вот начнёт сеять дождь.

— Погодка, аллах бы её взял, — ругнулся пилот и зачем-то лягнул по-шофёрски ногой колесо самолёта.

— Прошу вас, дамы и товарищи, — сказал Алексей, стягивая с продолговатой открытой кабины мокрый брезент. — Рекомендую, новейшая модификация славного Р-5. Р — значит разведчик, 5 — на 5 человек. Шутка. Обратите внимание на кабину — работа местных мастеров-краснодеревщиков, как говорит наш комэск, «маде ин Архангелгород». Кабина лётчика-наблюдателя увеличена в три раза, что даёт возможность брать полтонны архиважного груза или четырёх пассажиров. Правда, им приходится терпеть некоторые неудобства. Зато плечо друга рядом, колено тоже. Но как сказал какой-то мудрец, в тесноте, да не в обиде. Сидора попрошу на колени. Теснее, теснее. Теперь мы, как грибки в лукошке. Почему сели не парами, ах, предпочитаете визави? Простите, мадемуазель, моё место у пулемёта. Эй, востроглазая, тебе говорят, пересядь, там я буду казаковать. Брезент берите, хлопцы, от дождя он нас будет спасать, ну и если «мессера» налетят, тоже лучше брони не придумаешь. Очень надёжное укрытие, настоятельно рекомендую. Не понравился брезент, а жаль. Степаныч! Товарищ старший лейтенант, я остался непонятым! Крышу не хотят брать пассажиры! Уже хотят? Подсовывайте за спину, потом благодарить будете.

Степаныч обернулся, он сидел впереди, тоже в открытой кабине, сдвинул на лоб толстые очки, растянул рот в улыбке.

— Алёша у нас весельчак. Брезент берите, ребята, холодно будет, не глядите, что 1-е июля. Задубеете как пить дать — четыре часа лёту.