Долина казалась мирной и сонной. Потом я увидел, как мой конь тронулся с места – на мгновение в лунном свете появилась его гордая голова и настороженные уши, – поэтому я решил, что это он бьет подкованным копытом о землю, недовольный слишком короткой привязью. Я подтянулся и перевалился в каменный лаз, и это, как я понял впоследствии, спасло мне жизнь.

Любой человек, сохраняющий хоть каплю разума и знающий, куда ему предстоит попасть, запасся бы лампой и свечами. Но я был настолько потрясен известием о воскрешении Теклы из мертвых, что мне это и в голову не пришло. Я двинулся вперед, в темноту. Через дюжину шагов лунный свет, проникавший из долины, совсем померк. Я брел по воде – как раньше, когда вел коня вверх по ручью. «Терминус Эст» висел у меня на левом плече, но я не опасался намочить его – свод был так низок, что мне приходилось идти, согнувшись вдвое. Так я продвигался довольно долго, не переставая тревожиться, что выбрал не ту дорогу, и Текла будет тщетно ждать меня где-нибудь в другом месте.

Я настолько привык к звуку струящейся воды, что, спроси меня кто-нибудь в тот момент, я предположил бы, будто иду в полной тишине, но когда узкий туннель внезапно открылся в просторную пещеру, я сразу догадался об этом по изменившемуся тону журчания воды, хотя меня по-прежнему окружала все та же непроглядная тьма. Я сделал шаг вперед, потом другой и смог распрямиться – теперь над головой не нависал каменный свод. Я поднял руки – ничего; взял «Терминус Эст» за ониксовую рукоять, не вынимая его из ножен, и пошарил вокруг клинком – ничего.

Тогда я совершил то, что вы, читающие эти строки, сочтете невообразимой глупостью. В свое оправдание должен напомнить: в письме было сказано, что стража предупреждена о моем появлении и не причинит мне вреда. Я стал выкрикивать имя Теклы.

И эхо откликнулось:

– Текла… Текла… Текла…

Потом снова тишина.

Я вспомнил, что мне следовало найти место, где вода вытекает из стены, а я его до сих пор не обнаружил. Может быть, этот ручей так же долго вьется здесь, по подземным галереям, как снаружи – по долинам. Я снова двинулся вперед, но, опасаясь падения, ощупывал при каждом шаге землю ногой.

Я прошел не более десяти шагов, когда услышал отдаленный, но явственный шум, который не заглушала плавно текущая вода. Еще шагов через десять я увидел свет.

Этот свет не был изумрудным сиянием сказочных лунных лесов, как не был и красноватым пламенем факелов или золотистым отблеском свечей, которыми могли бы освещать путь стражники, он не походил даже на пронзительно-белый луч, тот, что я иной раз видывал в ночи, когда флайеры Автарха кружили над Цитаделью. Скорее он представлял собой нечто вроде светящегося тумана, то бесцветного, то зеленовато-желтого. Невозможно было оценить, далеко ли он или близко. Казалось, он вообще не имеет источника. Мгновение он колебался перед моими глазами, и я рванулся к нему по воде. Потом появилось еще одно мерцающее пятно.

Мне нелегко сконцентрироваться на том, что произошло в несколько следующих минут. Вероятно, у каждого из нас в подсознании таится что-либо ужасное – так в нашем подземелье, на самом нижнем его уровне, обитали узники, чей разум давно подвергся разрушению или трансформировался в сознание, не имеющее ничего общего с человеческим. И точно так же, как эти узники, наши воспоминания о пережитом ужасе вопят и молотят о стену своими цепями, но их почти никогда не извлекают из бездны на божий свет.