На одной из подушек сидел маленький старичок; лицо у него было безобразное, очень смуглое и лоснящееся, а печать злобного коварства вокруг глаз и рта придавала ему отталкивающий вид. Хотя этот человек и старался приосаниться, однако Мустафа скоро смекнул, что не для него шатер убран так богато, а разговоры спутников только подтвердили это предположение.

- Где атаман? - спросили они у старика.

- Он выехал поохотиться, - ответил тот, - а меня посадил на свое место.

- Это он неладно придумал, - возразил один из разбойников, - нужно скорей решить, убить ли этого пса или взять с него выкуп, а это атаман знает лучше, чем ты.

Карлик поднялся с полным сознанием своего достоинства и, желая отомстить за обиду, вытянулся, сколько мог, чтобы кончиками пальцев достать ухо противника; видя, что усилия его напрасны, он начал браниться, другие тоже не остались в долгу, - так что от их криков дрожал весь шатер.

Но тут внезапно дверь шатра открылась, и вошел высокий стройный мужчина, молодой и прекрасный, как персидский принц; его одежда и оружие, кроме богато отделанного кинжала и блестящей сабли, были скромны и просты, а строгий взгляд и осанка внушали уважение, не вызывая при этом страха.

- Кто осмеливается заводить ссоры в моем шатре? - воскликнул он, обращаясь к испуганным спорщикам. Некоторое время царило глубокое молчание, наконец один из тех, что привели Мустафу, рассказал, какова причина ссоры. Лицо атамана, как они его называли, вспыхнуло от гнева.

- Когда это я сажал тебя на мое место, Гассан? - закричал он грозным голосом, обращаясь к карлику. Тот совсем съежился от страха, так что стал еще меньше, чем прежде, и шмыгнул к двери, ведущей из шатра. Увесистым пинком атаман подогнал его, и он кубарем вылетел из шатра.

Когда карлик исчез, трое людей, приведших Мустафу, подвели его к хозяину шатра, который успел между тем улечься на подушки.

- Вот тот, кого ты нам повелел поймать. Атаман долго смотрел на пленника и наконец заговорил:

- Зулиэйкский паша, собственная совесть подскажет тебе, почему ты стоишь перед Орбазаном! - Услышав это, брат мой упал на колени, вскричав:

- О господин! Ты, по-видимому, впал в заблуждение, я несчастный горемыка, а не паша, которого ты ищешь! - Все присутствующие были удивлены подобной речью. А хозяин шатра сказал:

- К чему отпираться, я сейчас призову сюда людей, которые хорошо тебя знают. - И он приказал привести Зулейму. В шатер ввели старуху, которая на вопрос, признает ли она в моем брате зулиэйкского пашу, отвечала:

- Конечно! Клянусь гробницей пророка, что это и есть не кто иной, как паша.

- Видишь, презренный человек, как твоя хитрость пошла прахом? - гневно начал атаман. - Я не стану марать свой кинжал в крови такой мрази, как ты: я привяжу тебя к хвосту коня завтра, когда взойдет солнце, и буду скакать с тобой по лесам, пока солнце не скроется за холмами Зулиэйки!

Тут бедный мой брат совсем пал духом.

- Значит, проклятие жестокого отца обрекает меня на позорную смерть! - со слезами воскликнул он. - Теперь погибла и ты, возлюбленная сестра, и ты, Зораида, тоже!