Меня грызет совесть.
Если бы передо мной стояли Артур или Аврора, я бы бросила им в лицо эту карту и крикнула: «Подавитесь!» Но передо мной только Стефа, и, когда я вижу шрам на всю щеку, чувствую себя неблагодарной дрянью.
А еще вижу, какой уставшей она приходит от своих учеников. Как долго вечером сидит, уставившись в окно, и понимаю. Она тоже переживает.
Что не потянет нас троих, потому что с двумя детьми какая от меня помощь?
И я не слепая, вижу, что она набрала еще учеников, но не признается. То врет, что к подружке в гости ходила, то на массаж лица. А я знаю, что Стефа старается больше заработать.
Я тоже хотела куда-то устроиться, но она не разрешила — организм ослаблен, надо поберечься, пока плацента не сформируется. Даже дома меня ругает, если я посуду мою или полы.
Мне жаль Стефу, жаль малышей и себя тоже жаль. Но я стараюсь не плакать. Я прочитала, что дети тоже расстраиваются, если расстраивается мама. Они думают, что это из-за них, что они не нужны, могут обидеться и уйти.
Стало так страшно, что мурашки по спине поползли.
— Ну что вы, колобочки мои, я вас очень-очень люблю, — сказала и погладила живот.
Я их правда люблю. Не потому, что это дети Артура. А может и поэтому…
— Все, — влетела Стефа и упала в прихожей на пуфик, — уехали они. Совсем уехали. За бугор.
— Кто? — вышла я навстречу.
— Тагаевы. Я в новостях прочитала, пока домой ехала.
Я знаю, я тоже прочитала, но говорить Стефе не буду. Не хочу, чтобы она думала, что я слежу за жизнью Артура.
— Значит, они от нас отстали, Стеф?
— Выходит, так. Давай-ка по этому поводу блинчиков напечем? — Стефа обняла меня за плечи, а я впилась ногтями в ладони.
Как будто я и рада, что нас больше не потревожат. Но, то, что Артур навсегда исчез из моей жизни, отозвалось в груди нестерпимой болью.
Но я не подам виду, и Стефу расстраивать не буду. Встану и пойду замешивать тесто на блинчики. Только быстро-быстро вытру щеки, чтобы она не увидела, как по ним пробежали мокрые дорожки.
— Что тут у нас, — доктор-узист уставилась в монитор, — многоплодная беременность?
— Да, двойня, — с готовностью отозвалась я. Стефа напросилась со мной и молча присела рядом на стуле.
— Да нет, дорогая, — наморщила лоб доктор, — у тебя тут не двойня.
— Как не двойня? — я даже привстала. — А кто? Он там один?
Чуть не расплакалась. Как же так? Я ведь их себе даже представляла двоих. Но докторша уже разворачивала монитор.
— Ну вот же, три сердцебиения, видите?
Вижу. Крошечные точки, которые сокращаются и пульсируют. Но… три???
— Почему три? — спросила Стефа пересохшими губами. — Откуда взялся третий?
— А он там и был, одна яйцеклетка разделилась на два эмбриона. Но на ранних сроках однояйцевых близнецов мы не видим, они прячутся в одном плодном яйце. У вас будет один малыш похож сам на себя, а двое — как две капельки, друг на дружку.
— Трое, — прошептала я и тоже облизнула губы. ТРОЕ!!!
Рядом раздался стон, и я обернулась. Стефа держалась за сердце и смотрела на монитор круглыми глазами.
Докторша побежала за успокоительным, а я перевела глаза на монитор. Теперь я их всех троих видела, три толкающиеся и переливающиеся капельки. Мои родные…