Ученый профессор, воодушевленный образным сравнением Фермина, посмотрел на свой десерт с новой точки зрения и кивнул, завороженный чудным зрелищем. Мы оставили мыслителя смаковать сахарные прелести театральной примы и уютно устроились за укромным столиком в дальнем углу зала. Вскоре нам принесли обильный ужин, который Фермин бодро смолотил с проворством сельскохозяйственного комбайна.
— Я думал, у вас нет аппетита, — проронил я.
— Это все мышцы, они требуют калорий, — пояснил Фермин, полируя до блеска тарелку последним кусочком хлеба, оставшимся в корзинке. А мне-то казалось, что его снедает черная тоска!
Обслуживавший нас официант Пере подошел узнать, как у нас обстоят дела. Увидев, что Фермин поработал на славу, Пере протянул ему десертное меню:
— Немного сладкого, чтобы достойно завершить день, маэстро?
— Пожалуй, я не отказался бы от парочки порций вашего фирменного флана, такого же роскошного, как вы сегодня подавали. И если можно, положите на каждый флан по красивой спелой вишенке, — попросил Фермин.
Пере принял заказ и поделился с нами новостью: хозяин ресторана, услышав, как Фермин расхваливал изысканную прелесть флана, употребив для его описания весьма меткую метафору, решил отныне окрестить это блюдо «Маргаритой».
— Мне хватит кофе с молоком, — сказал я.
— Шеф угощает вас десертом и кофе за счет заведения, — ответил Пере.
Мы отсалютовали бокалами с вином хозяину, который нес вахту за барной стойкой, ведя беседу с профессором Альбукерке.
— Славные люди, — пробормотал Фермин. — Порой забываешь, что на этом свете живут не одни только подонки.
Меня поразила безысходная горечь, вдруг прорезавшаяся в его тоне.
— Почему вы так говорите, Фермин?
Мой друг пожал плечами. Вскоре на нашем столе появились фланы, сладострастно трепетавшие и увенчанные алыми вишенками.
— Напоминаю, что скоро вы женитесь, и тогда вам придется завязать с «маргаритами», — подколол его я.
— Горе мне, — сказал Фермин. — Я изошел дымом. Я уже совсем не тот, что прежде.
— Все мы изменились.
Фермин с наслаждением лакомился фланом.
— Где-то я читал, что по сути своей мы никогда и не были такими, как прежде, и наши иллюзии — это всего лишь воспоминания о том, чего никогда не существовало… — промолвил Фермин.
— Так начинается роман Хулиана Каракса, — подсказал я.
— Верно. Как сложилась судьба старины Каракса? Вы не задумывались об этом?
— Думаю постоянно.
Фермин улыбнулся, вспоминая наши прошлые похождения. Указав мне на грудь пальцем, он состроил вопросительную мину:
— Все еще болит?
Я расстегнул пару пуговиц на рубашке и продемонстрировал ему шрам, оставленный пулей инспектора Фумеро, которая пробила меня когда-то насквозь в руинах «Ангела тумана».
— Иногда.
— Старые раны не заживают, так ведь?
— Полагаю, что заживают и вновь открываются. Фермин, посмотрите мне в глаза.
Ускользающий взгляд Фермина сфокусировался на моем лице.
— Вы можете рассказать, что все-таки с вами происходит?
Он замялся на мгновение.
— Вы знаете, что Бернарда беременна? — спросил он.
— Нет, — солгал я. — Вас именно это беспокоит?