Когда Ленка положила трубку,я потянулась к телефону,раздумывая, что сказать мужу. Если честно, говорить с ним не хотелось. Но предупредить, что я у Юльки, надо. Муж все-таки. Тут я усмехнулась и почему-то подумала: «Пока».
— А какая у тебя прописка в паспорте — дома или у Антошки? — вдруг спросила Танк.
— У тетки, на Кутузовском, в паспорте вообще отметки нет о замужестве. Об этом, я имею в виду. Я паспорт в загс забыла взять.
— А как же вас расписали без паспорта? — удивилась Ленка.
— Как расписали? Обычно, за деньги. Дали денег, сказали, паспорт позже привезем. Да все времени не было. Сегодня как раз хотела отвезти.
— Ну, ты даешь, — покачала головой Танк. — Все у тебя не как у людей. То зонтик, то паспорт. Или окажешься в центре драки, получишь в глаз. То люди перед тобой из окна бросаются! А сейчас отмочила — вообще слов нет. Как ты умудряешься?
Согласно вздохнув, я запечалилась. Тут в комнату вплыла Юлька, держа в руках поднос с горячим ароматным кофе.
— О, наши в городе! — воскликнула Ленка, снимая с подноса чашку.
Я тоже взяла свою и поставила на тумбочку рядом с телефоном. Набрав номер, конечно, услышала частые гудки. Перед глазами возникла Вероника Александровна с мокрым полотенцем на лбу, тяжко вздыхающая над бедным сыночком:
— Ах, Антон, вы женаты всего три месяца, а ее нет дома в двенадцать часов. Это чудовищно, Антон. Я ничего не хочу сказать, но...
Она никогда ничего не хочет сказать. У нее все и без слов ясно.
Ленка отхлебывала горячий кофе и, щурясь, наблюдала за тем, что я делаю. Покачала головой и вдруг сказала:
— Как хочешь, дорогая, но Антошка твой — мозгляк. Пропадет он с тобой.
Она вздохнула. Я удивленно покосилась на Танк. Обычно говорят: пропадешь ты с ним (или с ней), а тут наоборот. Я еще и виновата. Что она терпеть Антона не может, я знала прекрасно. Почему тогда жалеет? Занятная Ленка женщина. Я снова набрала номер, на этот раз трубку сняли после первого гудка:
— Алло? Я вас слушаю!
Ба! Да это Светуля! Какого черта она опять там делает в такое время?
— Светлана Николаевна? Как ваше самочувствие? — ядовитым голоском поинтересовалась я. — Что это вы припозднились?
— А, это ты! — Голос родственницы зазвучал слишком противно даже для нее. — Это ты! Думаешь, тебе все сойдет с рук? Ничего, погоди, дождешься! Я из-за тебя весь вечер мамочку отпаиваю! Что ты себе позволяешь?
Меня несколько удивила такая постановка вопроса. Если мамочку и надо было отпаивать, то с утра, а вечером-то зачем? За меня так волнуется? Или она с утра так переволновалась? По ее виду, когда я уходила, ничего подобного я не заметила, да и Светуля никогда не дала бы мне понять, что я достала мамулю до печенок. Тогда что это за истерика?
— Эй, ты меня слышишь? — не унималась золовка. — Чего молчишь, стыдно?
Это было уже слишком. Я вежливо попросила:
— Позови Антона и заткнись!
Мои девчонки насторожились, а я услышала, как Светуля отлепилась от трубки и потопала звать брата, голося на ходу:
—Я всегда говорила, я предупреждала! Мы еще окажемся на улице с ее помощью! Бандитка!
Бандитка? Здорово! Бандиткой я еще не бывала. Была нахалкой, эгоисткой, но чтобы так, с криминальным уклоном?