Но сейчас он смотрит на дом, а дом стоит тихий и равнодушный, словно потупившись, — ведь занавески на окнах второго этажа всегда задернуты; от дома он не добьется ответа; мне же пора принести Констанции свитер, а то совсем озябнет. Наверх можно идти не спеша, безбоязненно, но я взлетаю стремглав: он бродит вокруг дома и мне хочется побыстрей оказаться возле Констанции. Я взлетаю по лестнице, хватаю свитер со стула в комнате Констанции, бегу вниз, влетаю в кухню — а он уже сидит на моем стуле возле стола.

— Я же загадала три волшебных слова! — Я замерла, прижав к себе свитер. — Три слова — мелодия Глостер Пегас, — и пока их не скажут вслух, нам ничто не грозит.

— Маркиса, — Констанция, улыбаясь, обернулась ко мне. — Это наш брат, двоюродный брат, Чарльз Блеквуд. Я его сразу узнала — он так похож на папу.

— Ну, Мари, — произнес он и встал. Здесь, в доме, он показался мне еще выше, чем там, на улице, и он все рос и рос оттого, что подходил ко мне все ближе и ближе. — Ну, поцелуй брата Чарльза.

За его спиной — распахнутая настежь дверь, он первый проник в дом с тыла, и впустила его Констанция. Констанция тоже встала; она-то знала, что трогать меня нельзя, она лишь повторяла тихонько: «Маркиса, Маркиса» — и протягивала ко мне руки. Но я — точно в тисках, точно стянута проволокой, дышать невозможно, надо бежать. Я швыряю свитер на пол и выбегаю за дверь — к протоке, к своему убежищу. Там меня нашел Иона, мы лежали рядом, под сенью деревьев; они скрывали нас от дождя, они льнули друг к другу — податливо, но властно, — сплетаясь над головой в непроницаемую густую крону. Я смотрела на листья и слушала журчанье воды. Нет никакого брата, никакого Чарльза Блеквуда, чужака, незваного гостя… А все из-за того, что книжка упала, я ее вовремя не заменила, и порвалась наша охранная сеть. Завтра же подыщу что-нибудь могущественное и прибью к дереву. Я заснула под мурлыканье Ионы, как только сгустились сумерки. Посреди ночи он отправился на охоту и, вернувшись, разбудил меня ненадолго: он прижался ко мне, чтобы согреться. «Ионушка», — пробормотала я, и он успокоенно заурчал. Поутру, когда я проснулась, вдоль протоки блуждали туманы, они касались меня, обволакивали лицо. Я лежала и смеялась, ощущая, как туман ласкает и ерошит ресницы, лежала и глядела вверх, на деревья.

Я вошла в кухню, и туман с протоки вполз следом. Констанция готовила поднос с завтраком для дяди Джулиана. Вместо горячего молока она наливала чай — значит, дяде Джулиану лучше; он, видно, уже проснулся и сам попросил чаю. Я подошла к Констанции сзади и обняла ее, она обернулась и обняла меня.

— С добрым утром, Маркиска.

— С добрым утром, Констанция. Дяде Джулиану лучше?

— Лучше, немного лучше. И дождь сменился солнышком. А тебе, моя хорошая, я сделаю на ужин шоколадный мусс.

— Я люблю тебя, Констанция.

— И я люблю тебя. Что ты хочешь на завтрак?

— Оладьи. Маленькие-маленькие и горячие-горячие. И яичницу из двух яиц. Сегодня прилетит мой крылатый конь, и я забираю тебя на Луну; там мы будем есть лепестки роз.

— У некоторых роз лепестки ядовиты.