Маска Загадки относилась к группе Отторжения, то есть к тем, в которых добыча оказывается на крючке как раз потому, что ей не нравится то, что она видит. Жесты, позы и тон голоса наживки вызывают в объекте влияния как подспудную беспокойную тревожность, так и временное подавление таких его желаний, как терзать и мучить. Впервые Женс учил меня этой маске на свежем воздухе – с проселочной дорогой в качестве декорации, и мой костюм при этом состоял исключительно из сапог и парео, скрученного веревкой и обвязанного вокруг талии, а ноги были широко расставлены. Спустя несколько лет он придумал более «элегантную» манеру ее представления: не нужны оказались ни маскарадные костюмы, ни вообще какой-либо реквизит – всего лишь некий предмет, о который можно потереться телом, как, например, мраморная колонна в доме Женса в Барселоне.

В моей квартирке не было ни дорог, ни колонн, но они были и не нужны, ведь я могла использовать спинку стула. Опираясь о нее, я сняла спортивные брюки и собиралась уже стянуть и футболку, когда один из остававшихся без блокировки каналов моего телефона вывел на громкую связь входящий звонок. Я решила послушать, но не отвечать.

– Я знаю, что ты у себя, солнышко, репетируешь, и что, если мы сегодня будем спорить, полетит к чертям весь твой театр, а я этого, честное слово, не хочу… Я скажу тебе то же, что сказал вчера, когда ты сообщила, что хочешь продолжить охоту: ты – чертова упрямица, медный лоб, но именно это мне больше всего в тебе и нравится…

Я улыбнулась, застыв в свете ламп, руки вцепились в футболку, которую я собиралась снять. И подумала, что скучаю по нему, хочу почувствовать его руки, обвившие мое тело, ощутить его губы, прижавшиеся к моим. И пока я это думала, ласковый голос Мигеля все звучал и звучал, как будто и он изливал душу перед некой далекой и опустошенной Клаудией:

– Знаешь что? С тех пор как завязались наши отношения, я живу в постоянном страхе, что с тобой что-то случится… Полагаю, это можно понять, поскольку, должен вам признаться, сеньорита, я с ума схожу по лучшей наживке мадридской полиции…

Я снова улыбнулась.

– Но, каким бы понятным все это ни было, привыкнуть к этому невозможно… Тем не менее повторю еще раз: ты – упрямица, и что-то подобное было запрограммировано… В твоих письмах всегда есть постскриптум, как говорила моя бабушка… Все, что ты начинаешь, обязательно заканчиваешь. – Он умолк на секунду, а потом прибавил: – Эта привычка, конечно, вовсе не плоха в определенных ситуациях, но мне хочется верить, что ты не распространишь этот обычай на наши отношения. Не хочу, чтобы наше с тобой когда-нибудь закончилось…

Эти последние слова он прошептал, причем как-то так, что у меня возникло желание ответить. Я громко сказала «ответить» и, когда убедилась, что Мигель меня слышит, произнесла:

– Позволь мне начать с тобой без брошенной на середине работы, прежде чем я начну думать, как бы закончить.

Короткая пауза.

– Понимаю, – согласился Мигель. – Я хочу узнать лишь вот о чем… Падилья дал тебе три ночи. Что ты будешь делать, если не заловишь его к понедельнику?