Между тем пришлось наводить порядок и на чужих столах. Клаудия оставила больше вопросов, чем ответов, но при этом начала распространяться идея, что Йорик – это инновационная находка. Последним свидетелем этой маски, кто был способен о ней рассказать, оказалась я, и до выписки явились несколько высокопоставленных посетителей: Винсент Джолия и Стивен Барт из Отдела криминальной психологии ФБР в Виргинии и Жан-Поль Ален из Парижа, большой друг и многолетний соратник Женса. Я чувствовала себя ярмарочной диковинкой. И повторяла одно и то же, как попугай, за исключением того, что было связано собственно с Женсом. Новый директор Психологии – перфи Рикардо Монтемайор, – как и новый уполномоченный по связям с правительством Гонсало Сесенья, сказал, что для всего мира Женс и так давно мертв, так что нет нужды убивать его во второй раз. Тем не менее это не стало поводом отказать ему еще в одних похоронах.

Похороны состоялись в Барселоне, спустя три дня после моей выписки, и были совсем не публичными, закрытыми, но Сесенья, к моему удивлению, меня пригласил. И я, к еще большему своему удивлению, это приглашение решила принять. Села на самолет и молча, в сторонке, постояла на помпезном кладбище, где находится пантеон семьи Женс, в котором и была установлена урна с его прахом. И подумалось, что этот мавзолей с горгульями на фризах, напоминающими маски, – самое подходящее место для его останков: целый театр с каменными куклами, финальный занавес для сеньора Пиплза, человека, который показал, что люди – актеры, что мир – сцена и что все это гораздо раньше знал другой человек – лет за пятьсот до него. И я вспомнила того человека, гораздо более от нас далекого.

Женс мне об этом рассказывал. Завершив последние произведения, в создании которых участвовали, запрятывая ритуальные ключи, и «официальные» авторы, Уильям Шекспир удалился в родной городок и вскоре умер. «Очень разумная мера: правительство расправилось с ним быстро и не прибегая к насилию – всего лишь обязав его жить с семьей» – таким был ироничный комментарий Женса. «У меня нет семьи, к счастью, – прибавлял он, – и это заставляет меня думать, что со мной не удастся расправиться столь хитроумным способом. Я умру, творя, паду на поле битвы». Я припомнила эти слова и подумала, что различия уже сглажены: оба – Шекспир и Женс – дошли в своих разысканиях до пределов, оба были поглощены собственными созданиями, и теперь оба – что-то вроде тайны и что-то вроде памятника.

В те последние дни я думала о Женсе, о Клаудии, которой Сесенья захотел воздать последние почести, стерев с лица земли поместье, и, конечно же, о Мигеле и Марио Валье, но прежде всего – об этом мире безумцев, лишенном глубоких истин, за исключением наслаждения, мире, в котором только наука и театр могут попытаться достичь собственной справедливости.

И тогда, однажды ночью, я приняла решение.

И на следующий день появилась в кабинете Марио Валье.

– Я выбрала тебя, – повторила я, на этот раз более твердо.

Марио Валье встал:

– Диана… ты… Нет… Ты любишь другого…