– Не двигайся, Диана. Ни одного жеста.

Я, разумеется, не двигалась. Я и не смогла бы, даже и без всяких угроз. Я просто застыла на месте с полотенцем в руке и взъерошенными мокрыми волосами.

– Теперь я хочу, чтобы ты обмотала голову полотенцем.

– Полотенцем, – по-идиотски пробормотала я.

– Да. Голову. И не говори ни слова. Сделай это быстро, не оборачиваясь.

Мне захотелось рассмеяться, уж и не знаю почему. Может, потому, что все это выглядело очень смешным. Мы только что занимались любовью, целовались, шептали друг другу на ушко всякие нежности. Он оставался все тем же Мигелем Ларедо, и, как бы резко ни звучал его голос, это был тот же голос, который успокаивал меня, когда я вдруг просыпалась по ночам из-за приснившегося кошмара.

– На голову, Диана, – повторил он. – Полотенце. Или я буду стрелять.

Я повиновалась. Мир вдруг стал влажным и запа́х гелем. Тогда я ощутила у себя на талии его руку, он потянул меня за собой, и я, как слепая балерина, закрутилась в жестоком вальсе. Моя босая нога наткнулась на его туфлю, и тут до меня дошло, что, пока я мылась, он полностью оделся. К счастью, квартирка у меня крошечная и между комнатами в ней нет коридоров, только двери.

Когда мы оказались в спальне, он снова выдал мне инструкции: встать на колени перед кроватью, руки на голову, полотенце не снимать. Я так и сделала. Просто призрак какой-то из душа. Я вспомнила нашу постановку «Цимбелина» в поместье – там мое тело тоже прикрывала только простыня.

И снова дуло приставлено к моему виску. И его голос – прямо в ухо. Произнося свою речь, он ухватил пальцами мое лицо, впрочем не касаясь кожи.

– Я очень хорошо знаю, на что ты способна, Диана. И ты знаешь, что я знаю. Оба мы профессионалы. Ты можешь подцепить меня какой-нибудь быстрой маской, но предупреждаю, что ты должна быть очень быстрой. Если ты попытаешься, но не успеешь, я неизбежно выстрелю. Поверь, это полотенце защищает скорее тебя, чем меня. Поняла? Скажи «да» или «нет».

Я пробормотала быстрое и безразличное «да». Конечно, я понимала: филия Мигеля – Переговоры, и его слабое место – отношения между наживкой и ее добычей. Маска потребовала бы, чтобы мое тело, и в первую очередь лицо, было на виду, так что полотенце было мерой предосторожности на тот случай, если бы я собралась подцепить его на крючок. Это обстоятельство навело на мысль, что все очень серьезно. Мне стало страшно.

Его пальцы выпустили мое лицо, но пистолет остался приставленным к виску. Я замерла, дыша под полотенцем выдыхаемым воздухом. Впереди я ничего не видела, кроме пробивавшегося сквозь ткань света ночника на тумбочке. Опустив глаза, различала свою вздымающуюся грудь и бедра. Руки были подняты, как он и приказывал, и забинтованная болела.

Внезапно Мигель вновь заговорил:

– А теперь скажи: что ты делала сегодня после похорон?

– Заметила Виктора Женса, и мы какое-то время разговаривали… Ты же знаешь… Потом приехала домой. Звонила тебе несколько раз, но ты не отвечал. Потом позвонил ты…

– И все это время ты оставалась здесь?

– Да.

– Можешь это доказать?