А вот еще одна история, перевернувшая, так сказать, наши представления о прекрасном.

Раз позвали Пушкина прочитать доклад перед молодыми авторами. Так сказать, немного приподнять культурный уровень начинающих талантов.

Пушкин подошел к делу со всей ответственностью. Доклад подготовил годный, толковый. На шесть страниц. С перечислением творческих достижений, с примерами из раннего творчества, с выдержками из трудов пушкиноведа-правдоруба Лехи Балакина. В дом культуры Сергеич явился при полном параде: крылатка, цилиндр, лаковые штиблеты. Твердой походкой вышел на сцену… И, говоря по-пушкински, форменно обомлел.

На него отовсюду таращились свиные и кроличьи морды, цыгане какие-то, лошади, клоуны в удручающе большом количестве, моряки какие-то сомнительные, толстые мальвины, прокуренные коломбины, потасканные пьеро. Вдали зала бушевала целая орава буратин. Был даже один дьявол с трезубцем и в очках-луноходах.

Пушкин, ежу понятно, сразу догадался, в чем дело. Так и оказалось: молодой автор, которому поручили организацию мероприятия, все, как водится, перепутал. И расклеил по городу афиши, зовущие на бал-маскарад с конферансом А. С. Пушкина. А еще приписал в афише крупно: «Весь вечер в программе угощения и конкурсы».

Пушкин понял, что дело худо. «Как я, – думает Пушкин, – стану читать любовную лирику, читать про чудные мгновенья, скажем, вот этой пегой лошади в первом ряду. Или, допустим, как прикажете зачитывать волнующие отрывки из «Маленьких трагедий», когда писатель Заспа в костюме водолаза пристально смотрит на тебя из второго ряда, прожигает взглядом сквозь толстые стекла колпака».

Тут в зале встает какой-то молодой талант в костюме дятла и с укоризной спрашивает:

– Как же так, товарищ Пушкин? Когда начнем разгул-веселье?

Пушкин подумал – может, про кота ученого им почитать для выигрыша времени?

А напряжение нарастает, сгущается. Буратины в конце зала заметно волнуются.

А ну как бить будут, подумал Пушкин. Как набросится это зверье при поддержке клоунов. Затопчут, числом возьмут…

И тут вдруг открываются двери зала и входит Авдеева. Екатерина Алексеевна.

– Догадалась я, что беда будет, – говорит она, шагая по проходу. – И примчалась на выручку.

Взошла на сцену. Степенно и торжественно.

– Прошу внимания! – говорит оттуда, подняв руку. – Прошу всех проследовать в фойе, в вестибуль театральный. Там все уже накрыто!

Напряжение вмиг спало. Толкаясь и радостно гомоня, публика ломанулась в фойе. Правда, в дверях вышел затор – проем надолго перекрыл, зацепившись длинной шпагой, писатель Дашко, переодетый бравым гвардейцем.

Но в фойе таки успел проскочить один писатель. Говорят, это был сам полуклассик Гаврюченков. В костюме утопленника. Он первым и дорвался до столов. Ну и навалился на все нетронутое. (Кстати, отсюда и пошло выражение «Везет как утопленнику»).

Много чего успел перепробовать удачливый автор до прибытия основной писательской гущи. Но особенно хорош, потом он признавался, был свиной студень. Даже, говорит, себе домой немного прихватил в газете.