Значительность этого обстоятельства подчеркивает его полнейшая уникальность. Более нигде в славянском мире имена племен не повторяют племенные названия дославянских туземцев в таком объёме. Самое большее, что можно вспомнить по этому поводу — сербское племя дуклян на месте эллинской Диоклеи, и северян на Десне, чье имя подозрительно похоже на название сарматского племени савар, живших на этом месте.
Но это и все. И на Востоке, и на Юге славянства дук-ляне с северянами представляют скорее исключение, чем правило. В целом же — на место истров, либурнов, мезеев приходят требуняне и захлумяне. На смену будинам, неврам, гелонам — дреговичи, древляне, поляне. У смолян, милингов, езеричей, верзичей и ваюничей нет никаких предшественников-тёзок на землях Балканского полуострова. А соседящее с ними племя дреговичей вообще являет собой пример ярой приверженности славян племенным названиям пращуров — ведь «дреговичи» происходит от слово «дрягва», болото — не самая характерная деталь для балканского ландшафта! Название говорит нам, что его носители пришли на каменистые холмы Эллады из топких сырых мест.
И только на крайнем западе славянства, в междуречье Лабы и Одры, исключение становится правилом. Что как минимум обозначает, что никакая орда Аттилы никаких первонасельников не смела — иначе от кого славяне узнали бы потом все эти имена и названия? Не по римским же картам они шли к Лабе?!
Кстати говоря, непонятно и иное — куда же ушли эти племена, освободившие-де место славянам добровольно или под настоятельным воздействием Аттилы? Ведь кроме вандалов и ругов (о которых у нас тоже пойдет еще особый разговор) ни одно из перечисленных «германских» племен не проявило себя на землях рушащейся Римской империи! Мы нигде вне очерченных Лабой и Одрою границ не встретим ни луга, ни хизобарда, ни варна…
Тут родилась иная теория — теория «германских остатков». Якобы германские племена на самом деле остались на своих местах, славянское население было сравнительно малочисленно и поверхностно. Потому-то, мол, и дались эти земли германцам так легко, потому и изгладилась память о славянах, их языке и обычаях так быстро, что славян была горстка промеж остававшихся на своих местах аборигенах (говорили даже о немецком простонародье и славянских господах!). Как легко догадаться, такая теория была порождена «сумрачным германским гением». Тут все шло в дело — и явно подложные списки первых любекских ратманов, где немецкие имена соединялись с заведомо вымышленными фамилиями вроде «фон Аркона», «фон Юлин» (кто б еще сказал, что жителям этих далеких городов делать в совете Любека) и пр., и обмолвка англо-норманнского хрониста Ордерика Виталия, утверждавшего, что лютичи поклоняются-де… «Гводану, Туру и Фрейе». Ведь ясно, кажется, что Ордерик попросту перенес на лютичей веру своих земляков-язычников — так автор «Сказания о Мамаевом побоище», не мудрствуя лукаво, заставлял «поганого» Мамая взывать к Перуну и Хорсу, так саги викингов описывали «капища Тора» в финской Биармии, так Юлий Цезарь уверенно называл галльских Богов Юпитером, Аполлоном, Марсом, Меркурием и Венерой. Первым же из известных нам прибег к этому приему «Отец истории» Геродот — он рассказывал соотечественникам-афинянам, что в Египте Ареса, бога войны, почитают с головою сокола, а в Скифии — вообще в виде воткнутого в груду хвороста меча.