Дмитриевский предупредил эсэсовца, что если он будет правдиво отвечать на все вопросы, то ему сохранят жизнь. Поощренный этим обещанием и, по-видимому, смирившийся со своей участью, радист не стал упорствовать и рассказал все, что знал.

Гестапо поставило перед их группой задачу прочесать участок леса за шестым километром, между шоссе и рекой. Приближаться к городу ближе пяти километров воспрещалось. При обнаружении в этой зоне женщины группа обязана была условным ходом предупредить гестапо и сообщить место своего нахождения. Тогда к этому месту должна была прибыть специальная команда на мотоциклах. Обнаруживать себя группе не разрешалось. Кто такая женщина, радист не знал. В десять вечера шестнадцатого июня, то есть завтра, группа обязана выйти на девятый километр шоссе, куда прибудет смена.

Вот все, что знал радист.

Но и в этом было достаточно много загадок. При чем здесь женщина? Кто она? Почему гитлеровцам запрещалось себя обнаруживать и приближаться к городу? Что творится за пятым километром?

Дмитриевский поднял людей и цепочкой снова повел за собой.

Пятый километр не принес ничего нового, как не принес и четвертый. Лес был тих, спокоен, нигде никаких следов.

На подходе к третьему километру проводник Волков условным свистом остановил движение, и группа приблизилась к нему. На небольшой опушке, окруженной березами и соснами, Волков обнаружил следы, оставленные автомашиной.

Дмитриевский опустился на колени, пощупал рукой песок и пришел к выводу, что машина была здесь не очень давно, во всяком случае не более суток назад. Рисунок протектора покрышек еще не успел утратить четкой формы.

Измерив рулеткой расстояние между колесами, он пришел к выводу, что здесь прошла легковая машина.

Правда, все это еще ничего не давало, но напрашивался вопрос: что надобно было машине на этой опушке, в стороне от шоссе? Не пришла же она сюда лишь затем, чтобы сделать разворот?

— Товарищ гвардии капитан, — окликнул Волков Дмитриевского. — И здесь следы!… Машина тут стояла…

Капитан заторопился к сидевшему на корточках Волкову.

Да, машина стояла здесь некоторое время, что подтверждалось лужицей масла. И здесь же капитан увидел отпечатки мужской и женской обуви.

Наивно было бы думать, что маленькие следы оставлены Юлией Васильевной, но все же сердце Дмитриевского забилось.

Он измерил следы: мужской показал тридцать два сантиметра, женский — двадцать пять.

— Товарищи! Ко мне! — слишком громко крикнула откуда-то слева радистка Прохорова. — Посмотрите, что я нашла!

Дмитриевский выпрямился.

— Тише!…

Осторожно ступая по опушке, Дмитриевский и Волков углубились в чащу и, сделав шагов двадцать, увидели Прохорову. На крик прибежал и Назаров.

Прохорова стояла возле сосны. Рука ее тянулась к сучку, на котором висел туго набитый немецкий ранец.

— Не тронь! — остановил ее Назаров.

Прохорова испуганно отдернула руку.

Назаров оглядел ствол, обошел сосну вокруг и только после этого снял ранец.

В нем оказалось килограмма четыре белых сухарей, банка засахаренного меда, несколько кусков сахара, восемь банок мясных консервов голландского происхождения, круг копченой колбасы, пачка галет, полдюжины коробок спичем и плоская фляга, наполненная красным вином.