- Ты, Борис, храбрый? - спросила Зойка.

- Очень! - ответил я

- Ну, какой храбрый? Есть же все-таки и храбрей тебя?

- Мало! - коротко ответил я [стараясь не улыбнуться].

- Это хорошо, что ты "очень"! - задумчиво сказала Зойка. - А вот мы с Маруськой - ой, какие трусихи!..

Тут девчонки опять переглянулись и снова дружно рассмеялись.

- Домой бы идти надо, - сказала Зойка, - и неохота. А нужно еще кое-что почитать, выспаться. А завтра у нас в десять кружок. [Бебеля читаем.] "Женщина и социализм" разбираем... Ты как, Борис, смотришь на женский вопрос? Тебе все понятно у Бебеля?..

Зойка подтолкнула валенком высунувшееся из печи шипящее полено и, повернув раскрасневшееся от огня лицо, посмотрела на меня. И я смутился. Дело в том, что на женский вопрос я как-то еще никак не смотрел, да и фамилию-то Бебеля услышал только что впервые.

Я хотел как-нибудь уклониться от ответа.

Зойка сразу догадалась об этом. Она укоризненно покачала головой, сбросила на спинку дивана подбитый черной овчиной полушубок и спросила опять:

- Ты Карла Маркса читал?.. Нет?.. Ой-ой-ой! Ой-ой-ой! А еще коммунист!

- Ему некогда было читать! - вступился за меня Васька. - На фронте не до чтения... Как там загрохочут двадцать батарей... так тогда не до чтения.

- Конечно, если двадцать, то не до чтения, - покорно согласилась Зойка, - какое тогда чтение.

Тут уж я рассердился не на Зойку, а на Ваську. Никогда я не слыхал, как грохочут двадцать батарей. Две-три - еще может быть, а никак не двадцать. Кроме того, не читал я, уж конечно, вовсе не из-за батарей и вовсе не потому, что было некогда, или потому, что не попадались книги. Времени свободного было сколько хочешь; не одну, так другую книгу тоже достать было можно. А не читал я просто так - ну, просто не читал, да и все.

- Прочитаю еще, - хмуро ответил я. - Соберусь как-нибудь и прочитаю.

- Тебе обязательно надо, - серьезно поддержала Зойка. И, опять хитро переглянувшись с Марусей, задорно добавила: - Мы-то еще комсомольцы, а ты ведь уже коммунист.

Зашумело, загрохотало на лестнице, распахнулась дверь - и в клубах пара, осыпанные инеем, с побелевшими от мороза бровями, ввалилось в комнату около десятка человек. Они, точно по команде, оглушительно затопали, стряхивая с сапог и с валенок рыхлый снег, посбрасывали полушубки, шинели, куртки; некоторые скинули обувь и задвигали стульями, пробираясь к огню...

- Ну и мороз, Борька! - сказал Сережа Шаров, присаживаясь рядом со мною и бесцеремонно оттискивая в угол дивана Зойку. - Ну и мороз! Три вагона нагрузили... Только последний тюк бросили, как прибежал комендант:

- Ну, как, ребята?

- Готово! - говорю.

- Вот, - говорит, - выручили. А мне сейчас позвонили, что эшелон уже из Мухталова вышел. Через час у нас будет. Вы бы, - говорит, - подождали: может, приветствие какое-нибудь, ну, там митинг... И они вам спасибо за фураж скажут.

Как услышали наши ребята про приветствие да про митинг (какое там приветствие... какое там спасибо...) и один за другим ходу: кто в барак греться, кто в дежурку.

- Ну, - говорю, - товарищ комендант, приветствие вы и сами передайте... а спасиба нам ихнего не надо. И то сказать, с обеда мешки ворочали. Какое уж тут спасибо... Зойка! - спросил он, оборачиваясь к притихшим девчонкам, тебя сегодня в укоме Васильев ругал? Ты прикреплена к приюту? Скажи, пожалуйста... а ты была хоть один раз в детраспределителе? Н-ет? Ну, и паскудная же ты, я скажу тебе, девка.