Тишина звенела в ушах, усиливался неприятный запах. За спиной поскрипывали сапоги палача расстрельной команды. Отчетливый спиртной душок — без горячительного в их работе никак… Звук взводимого курка — почему так быстро?
Он уткнулся в стену — она возникла внезапно, будто вынырнула из тумана. Тупик, справа железная дверь, мутная лампа. Он, как слепой, обшаривал стену. В одном месте было что-то накорябано — проступала надпись. Даже смешно — и когда только успевают? «Здесь был Петя» или что другое? Он застыл, дыхание перехватило. Стал поворачивать голову.
— Не оборачиваться! — бросил палач.
Тишина звенела, рвала барабанные перепонки. Не вся жизнь пронеслась перед глазами, но он увидел отца, чей образ с годами потускнел, — седой, в добротном костюме, сшитом на заказ. Мама призналась пару лет назад, что дед по линии отца был обедневшим потомственным дворянином, служил офицером в царской армии. Отец порвал с семьей, жил отдельно, имел революционные взгляды, посещал нелегальный марксистский кружок. Прошел мировую войну в звании подпоручика, получил Георгиевский крест 4-й степени, а после Гражданской войны устроился на работу в ведомство Чичерина — Литвинова. Дворянское происхождение отца удалось утаить — можно представить, как обрадовались бы органы… Он видел мать, сильно сдавшую за последние годы, — она ходила с палочкой по квартире, постоянно виновато улыбалась. Увидел жену — красавицу Риту, ощутил на губах ее последний поцелуй перед тем, как отправиться в роддом. Он тогда суетился, вызвал шофера с «эмкой», кричал, чтобы вез осторожно, но быстро, и не дай бог женщине станет плохо в дороге! Сам поехать не мог — срочное совещание в управлении…
«Сейчас увидимся», — возникла странная мысль. Хотя вряд ли — воспитали безбожником, вбили в голову, что после смерти — только тьма. Тишина затягивалась, звенела. Онемела кожа на затылке. Ну давайте же! Он слышал, что тела таких, как он, сжигают, а то, что остается, отвозят на полигон «Коммунарка», ссыпают в канавы и закапывают…
Прогремел выстрел. Он не должен был его услышать — но услышал. Пуля ударила в стену, срикошетила от стальной двери. Промазали? Ноги потеряли чувствительность, потянуло к холодному полу, а дальше он ничего не помнил…
Узник валялся в камере, приходил в себя. Периодически рвало. Еду организм не принимал, только теплую воду — казалось, ее специально набирают в подмосковных болотах. Об имитациях расстрела он слышал, но самому участвовать в подобных спектаклях не приходилось. По мнению следователей, они неплохо способствуют признанию — как и разрешенные ЦК ВКП(б) методы физического воздействия. Главное, чтобы подписали предъявленные обвинения, а потом на суде не вздумали от них открещиваться…
Он метался в бреду, мысли путались. В какой-то миг Шелестов осознал, что лежит на нарах в дневное время и никто на него не орет. По коридору ходили, иногда заглядывали в окошко. Он устал жить видениями из прошлого. От них невозможно было избавиться. Лица родных, из которых осталась только мама, твердо убежденная, что сын ее давно погиб в тюрьме или сгинул в лагерях. Как она живет? И живет ли вообще? Прочно засел в памяти день 7 июня 1937 года, когда перед строем зачитали приказ Наркомата обороны за номером 072. До личного состава РККА доводилось, что в армии выявлена контрреволюционная фашистская организация, стремящаяся ликвидировать существующий строй, свергнуть Советскую власть и восстановить в СССР капитализм. Верхушка заговорщиков уже обезврежена: Тухачевский, Уборевич, Якир, Корк, Гамарник… Но щупальца заговора расползлись по всей армии, разъедают ее, как плесень, и органы НКВД будут с этой заразой нещадно бороться. Тогда еще не знали, какие масштабы приобретет такая борьба…