— Если не можете платить, играйте, — крикнул я.

— Я не умею играть, — ответил он.

— Тогда учитесь поскорее, — сказал я, дав ему понюхать кончик ружейного ствола.

Он схватил гармонику, покраснел, как свекла, и принялся дуть. Он выдувал песенку, которую я слышал в детстве:

Я заставил его играть все время, что мы были в вагоне. Порою он ослабевал и сбивался с тона. Тогда я поворачивал к нему ружье и спрашивал, что сделалось с его девочкой, и не желает ли он вернуться к ней, что заставляло его приниматься за игру чуть ли не в шестидесятый раз.

Мне кажется, что я никогда не видал ничего смешнее этого старика, в цилиндре и с босыми ногами, играющего на маленькой французской гармонике. Стоявшая тут же в ряду рыжая женщина расхохоталась, глядя на него. Вы услышали бы ее смех в следующем вагоне! Джим наблюдал за порядком, пока я обыскивал койки. Роясь в этих постелях, я наполнил наволочку самым странным ассортиментом вещей.

Иногда мне попадались карманные пистолеты, годные разве на то, чтобы ковырять ими в зубах; я тут же выбрасывал их за окно. Окончив сбор, я выгрузил содержимое наволочки на боковое сиденье. Тут было много часов, браслетов, колец, записных книжек, некоторое количество фальшивых зубов, фляг с виски, коробочек с туалетной пудрой, шоколадной карамели и париков разных цветов и разной длины. Было также около дюжины дамских чулок с засунутыми в них драгоценностями: часами, свертками ассигнаций; чулки были плотно набиты и спрятаны под матрацы.

Я предложил возвратить то, что назвал «скальпами», сказав, что мы не индейцы на войне. Но ни одна из дам, казалось, не знала, кому принадлежат эти волосы. Одна женшина, — очень красивая! — завернутая в полосатое одеяло, увидев, что я поднял чулок, плотно набитый и тяжелый около носка, огрызнулась на меня.

— Это мое, сэр! Надеюсь, вы не занимаетесь ограблением женщин!

Так как это был наш первый налет на поезд, то мы не сговорились насчет какого-либо этического кодекса. Я не знал, что отвечать. Все-таки я сказал:

— Конечно, это не является нашей специальностью. Если чулок содержит вашу личную собственность, можете получить его обратно.

— Разумеется, это моя собственность, — сказала она и протянула руку за чулком.

— Разрешите мне все же осмотреть содержимое, — сказал я и взял чулок за носок.

Из него вывалились большие мужские часы стоимостью в двести долларов, мужской бумажник, в котором, как мы позже подсчитали, было шестьсот долларов и револьвер 32-го калибра. Единственной вещью из всей кучи, которая могла быть личной собственностью дамы, оказался серебряный браслет, стоимостью около пятидесяти центов.

— Мадам, — сказал я, вручая ей браслет, — вот вам ваша собственность. А теперь, — продолжал я, — скажите мне: как вы можете требовать от нас корректного образа действий, если сами стараетесь так обманывать нас? Я поражен таким поведением! Молодая женщина покраснела, как будто ее поймали в чем-нибудь нечестном.

Какая-то другая женщина воскликнула: «Низкая тварь!» Я никогда не узнал, относилось ли это к первой лэди, или ко мне. Окончив свое дело, мы приказали всем вернуться в постели, очень вежливо пожелали им в дверях спокойной ночи и ушли.