Преподобный Мак-Миллан слушал все это, глубоко потрясенный, – еще никогда в жизни он не стоял перед необходимостью решать такую сложную и необычную задачу, а кроме того, доверие и уважение Клайда налагало на него огромную ответственность. Он сидел не шевелясь, погруженный в глубокое, печальное, почти болезненное раздумье: слишком серьезным и важным был ответ, которого от него ждали, ответ, в котором Клайд надеялся обрести земной и душевный покой. А преподобный Мак-Миллан был слишком ошеломлен, чтобы так быстро найти нужный ответ.

– Клайд, значит, до того как вы сели с нею в лодку, ваше настроение не изменилось, – я хочу сказать, ваше намерение ее… ее…

Лицо у преподобного Мак-Миллана осунулось и побледнело. Глаза смотрели печально. Он только что выслушал грустную и страшную повесть – нехорошую, жестокую повесть, полную мучительного самобичевания. Этот мальчик… значит, в самом деле… Страстная, беспокойная душа, которая взбунтовалась, потому что ей не хватало многого, чего никогда не жаждал преподобный Мак-Миллан. И, взбунтовавшись, впала в смертный грех и была осуждена погибнуть. Сердце преподобного Мак-Миллана сжималось от жалости, а в мыслях царило смятение.

– Нет, не изменилось, – ответил Клайд.

– И вы сердились на себя, говорите вы, за то, что не находили в себе сил свершить задуманное?

– Да, это тоже было. Но я и жалел Роберту, понимаете? А может быть, еще и боялся. Я сам сейчас точно не знаю. Может быть, да, а может быть, и нет.

Преподобный Мак-Миллан покачал головой. Так странно все это! Так неопределенно! Так дурно! И все же…

– Но в то же время, если я вас верно понял, вы сердились и на нее за то, что она довела вас до такого положения?

– Да.

– Заставила вас разрешать столь мучительную задачу?

– Да.

Мак-Миллан огорченно поцокал языком.

– И тогда вам захотелось ее ударить?

– Да, захотелось.

– Но вы не смогли?

– Не смог.

– Да будет благословенна милость божия. Но в этом ударе, который вы ей нанесли, – нечаянно, как вы говорите, – сказалась все же ваша злоба против нее. И потому удар вышел такой… такой сильный. Вы не хотели, чтобы она к вам приближалась?

– Не хотел. По крайней мере так мне теперь кажется. Я не могу сказать с уверенностью. Может быть, я был немножко не в себе. То есть… ну, очень взволнован… почти болен. Я… я…

Клайд сидел перед ним, в тюремной полосатой одежде, остриженный под машинку, и силился честно и беспристрастно представить все, как оно было на самом деле, ужасаясь, что ему не удается даже для самого себя точно установить, виновен он или не виновен. Да или нет?

И преподобный Мак-Миллан, сам крайне взволнованный, мог только пробормотать:

– «Широки врата и просторен путь, ведущий к погибели». – Потом прибавил: – Но вы встали, чтобы прийти ей на помощь?

– Да, потом я встал. Я хотел подхватить ее, когда увидел, что она падает. Оттого и опрокинулась лодка.

– Это верно, что вы хотели ее подхватить?

– Не знаю. В ту минуту, по-моему, хотел. Во всяком случае, я пожалел, что так вышло.

– Но можете ли вы сказать точно и определенно, как перед богом, что вы пожалели об этом и что в ту минуту вы хотели ее спасти?