Отношение Джимми к Элисон осложняется еще и тем, что она происходит из буржуазной среды. Его реакции на слова и поступки жены часто кажутся неоправданными, несоизмеримыми с ничтожностью повода, но вспомним, как чеховская Ольга «испуганно», по ремарке автора, реагировала на зеленый пояс и розовое платье Наташи. Существо дела в обоих случаях одинаковое: за деталями стоит целый строй жизни, враждебный героям. Различие — в формах, которые зависят от страны и эпохи. Для Джимми и чувства и манера поведения социально окрашены. Поэтому он так нетерпим — до жестокости — к хорошим манерам Элисон и Елены, поэтому он не может простить жене ее холодности в отношении к матери друга: «Ведь она, как и вся ее порода, в одном глубоко ошибается. Она полагала, что раз мать Хью — бедная и необразованная женщина, которая всегда говорила невпопад и не к месту, то ее не следует принимать всерьез». Но в то же время Джимми необычайно чуток ко всем проявлениям человеческой натуры, которые свободны от буржуазности, будь то доброта и верность в дружбе Клиффа, отзывчивость и жизнелюбие матери Хью или острота мыслей и чувств приятеля Элисон Вебстера.
Многозначно трактуется в пьесе тема любви. Это и стремление забыть о действительности— Джимми и Элисон на время становятся веселыми и беззаботными, думая только о своей любви, играя в медведя и белочку. Эго и страх одиночества — он толкнул Джимми в объятия Елены, когда в его отношениях с Элисон наступил временный разрыв. Это и надежда найти друга и единомышленника: в конце пьесы Джимми признается жене, что в его выборе играло огромную роль то, что она показалась ему человеком, пережившим все, что пережил он, и пришедшим к спокойной ясности. В то же время Джимми клеймит себя презрением при мысли о том, что любовь — его единственное прибежище: «…не осталось их больше, благородных целей. Если начнется заварушка, мы погибнем, но пе во имя великих свершений, на старый лад, а так, за какую-нибудь прекрасную новую мировую ерунду… Да, нам пе осталось ничего лучшего, сынок, как отдать себя на съедение женщинам».
В связи с мотивами «Оглянись во гневе» многие исследователи уже касались вопроса о чеховской традиции. Можно заметить, что и построение пьесы Осборна имеет общие черты с чеховскими драмами.
В «Оглянись во гневе» конфликт человека с условиями жизни пе сводится, как и у Чехова, к одной простой коллизии, он «разлит» в пьесе, захватывая всех без исключения, хотя наибольшей степени концентрации достигает в характере героя. Недаром завязка отнесена далеко назад: в ограниченных временных рамках невозможно проследить от истоков действие, основанное на «тотальном» конфликте. Осборн, подобно Чехову и другим авторам рубежа XIX и XX веков, дает понятие о широте конфликта, раздвигая во времени и пространстве рамки жизни, протекающей на сцене. Это достигается исключительно «традиционными» средствами, через естественное течение разговоров действующих лиц[25]. Осборн мастерски воссоздает внесценическую жизнь: в пьесе в дополнение к действующим пяти персонажам «живут» еще около десяти человек, ни один из которых не появляется на сцене.