Артем завозился, хотел было вставить, что, мол, может быть, сначала узнать, – но замялся, не ложились эти слова в общее настроение. Неудобно ему стало – товарища порезали, а он со своими сомнениями и колебаниями…

Не доезжая до угла улицы Ленина и Большого проспекта Петроградской стороны, Шатов распорядился:

– Тпру-у! Швартуемся!

Высадив из машины Артема, Юрик широким жестом, не глядя на счетчик, протянул таксисту пятерку. Тот со вздохом принял купюру – на счетчике, кстати, было в два раза меньше набито.

– Так, орлы! – начал немедленно распоряжаться Шатов. – Рустик! Ты – десантируешься!

– А?

– Бэ! Атакуем, рассыпаемся по дворам. Встречаемся около Зоопарка!

Токарев чуть вздрогнул, но промолчал. Это «у Зоопарка» напомнило ему ни много ни мало – о судимости. Но как и кому сказать в такой ситуации о своих ассоциациях? Артем промолчал – потому что ему было не сорок лет и разговор шел не за чашкой кофе в надраенном «Гранд-отеле Европа».

Рустик между тем юрко засеменил к магазину «Аметист», возле которого прохаживались двое крупных и сытых мужчин, – они и не поняли, как он умело задел плечами одновременно обоих.

– Маленького обидеть всякий может! – высказал ехидно сакраментальное утверждение Рустик, по-балетному поворачиваясь вокруг своей оси.

– Вот щенок! – больше удивился, чем разорился один из мужиков, одетый в короткую легкую дубленку, и попытался ухватить Рустика за плечо, но тот легко увернулся и влепил второму пендель.

Оба мужика ринулись на него, но Рустик снова бабочкой выпорхнул из протянувшихся к нему ручищ, боковым зрением наблюдая за подтягивавшимися к месту действия товарищами. Конечно, со стороны отчетливо виделось, что парень провоцирует скандал с последствиями, но Рустик и не пытался это скрыть – а для чего еще и нужна была его роль?

Происходило все достаточно быстро, но Артем, перебегая улицу, все же успел поинтересоваться:

– За что воюем-то? Только за Пашу?

Шатов уловил в его вопросе нотки сомнения и обрушился на Токарева своей правдой, одновременно косясь в сторону противников и контролируя ситуацию:

– Ну не одно колечко, а три-четыре-пять Пашка продал… В чем дело-то, я не понимаю?! Этим мопсам годами тут стоять можно, всю легавку на корню скупили, а нам – кроссовки не достать! Старшие пацаны для страны все мозги на ринге оставили, Пашка – под Гимном стоял! И весь зал тогда в Испании стоял под тем же Гимном! Мы пот проливаем, а эти тут!!! Пусть делятся!!! А кто с бритвой ходит – пальцы сломаем… пока… В чем я неправ?!

И снова Артем не нашелся что сказать – и не то чтобы совсем слов не находил или со всем уж так согласен был – а просто ситуация не позволяла. Не располагал расклад к долгим диспутам, к копаниям в нюансах… Семь человек одновременно подскочили к входу в «Аметист» и выщелкнули обидчиков Рустика в пару секунд. Спекулянт в дорогой дубленке (апрель на дворе – а он в дубленке, потому как вещь дорогая и престижная, – через нее свой статус миру предъявить можно) оседал у водосточной трубы. Его левая бровь стала разбухать на глазах, превращаясь в какой-то неестественный нарост-шар. Артем остановился как вкопанный и зачарованно уставился на мужика. Откуда-то вывернулся Генка Иматри, сморщил лоб и съязвил, склоняясь над «дубленкой»: