Между тем Варшава, все так же глядя на Неву, достал из кармана чекушку, раскрутил в ней водку винтом и ловко вылил себе в горло – крякать и занюхивать рукавом не стал – не в его это было манере, закусил горьким папиросным дымом.

А потом Варшава, по-прежнему не оборачиваясь к Тульскому, заговорил:

– Слушай, ты мне веришь?.. Веришь… Тогда слушай. Я давно поговорить хотел… Если не поймешь чего – не перебивай, не вопросничай, ты внюхивайся, как волк в ветер с дымком… Я вот заметил, что тебе идеи наши блатные нравятся, песни вольные… Ндравятся? Да… Я тоже их пою. А про что они? Вдумайся: «Мы бежали по тундре…» Это как? А это – когда минус на два метра в грунт, да минус тот – с гаком, а гак – с овчарой, а овчарка, чтобы не замерзнуть, все норовит в строй вцепиться клыками… Или замерзнешь – или побежишь, – не то чтоб до воли, а чтоб холод от сердца отошел… А словят – так лучше бы ты замерз. Сережу Врангеля нахватили, в кузов грузовика бросили, растянули там, как гербарий, – так и везли километров надцать с лихвой! Привезли! Умирал он нехорошо… Бывает, правда, и «уходят от погони», но это редко. Чаще на «е» бывает или на «я» бывает… Как консерву, едят. Свои же притом. Не понимаешь? Бегут трое – третьего, как кабанчика… Не понимаешь? А вообще-то, когда поешь, не побывав там, то оно, конечно, – «мчит курьерский Воркута – Ленинград». Курьерский, говоришь, мчится? А ты себе представляешь железную дорогу в тундре? А? А там – конец географии, до горизонта марево с мошкой, и как сюда дошел – не помнишь… Но смекалка подсказывает – обязательно накроют бушлатиком под сопкой!.. Курьерский… Под каждой шпалой по нескольку доходяг-марксистов навечно упокоились. Вохра от такой жизни безумная совсем… И вместе с тобой же, кстати, коченеет. Это уже не из песен. Мне Дед Гирей сказывал, что на Индигирку осенью этап заслали в две тысячи рыл, а весной – новый… И что характерно – с новой вохрой. Вопрос: куда делась вохра? Ну, зэчье – понятно, полегло – рабов не жалко! Блатари на крест сами лезут за идею. Враги народа – ладно, а служивые-то?.. Сто пятьдесят солдатиков да пара-тройка офицеров – туда же сгинули… Их, скрюченных, потом на баржу грузили, потому что в обнимку с зэками заснули навечно… Ты думаешь, сейчас что-нибудь изменилось? Не-а. Изменилось то, что на Невском витрину гастронома по новой оформили… Секи полотно: ивдельский лесной лагпункт. Стоят восемь отрядов. В каждом – по сто двадцать ватников, возле каждого отряда по офицеру молоденькому. Возле каждого офицера – по оперу безусому. А перед ними на фанерной шершавой трибуне с профилем Ленина – Хозяин. Есть там такой – Жарков. Неплохой мужик, но лют больно. Так вот – он в галифе и дубленке гражданской, дефицитной, но – на ней погоны. При папахе с кокардой, пьяный в хлам, вот-вот рухнет. Но ты не переживай – не рухнет! «Ты! Ты!» – тыкнул пальцем в отряды и орет: «Вы тут все зэки! И вы – зэки, и вы – зэки!» – и при этом тычет уже в майора внутренней службы, своего, между прочим, заместителя… «Один я – вольный! План, суки-матери, стране дать не можете?! Вас искали, сажали, везли сюда забесплатно – и! Черная неблагодарность!!! Да вам перловки насыпают – слону не сожрать – не пропердеться! Год за три – на том свете! Мало?! Кумовья в яловых сапогах расхаживают? Скоро помадой пользоваться начнете?! Ах вы, пидарасы!!! Взяли горелки в зубы – и залезли под трелевочники!!! Вот там вам и оперработа!!! А то, я вижу, тракторам сил не хватает!» Воздуху глотнул и снова – орет, как перед сабельной рубкой: «Вора!!! Тут вообще воры есть или одни пидоры неотъебанные?! Падай в долю! Не то – сгною в „бурах“!!! Даешь глав-бревно родине! Толще бревна – ближе воля!!! На смерть легкую не надейтесь – в аду ее нет!!!» Ты думаешь, эту картину мне тоже Дед Гирей беззубым ртом прошамкал? Мимо. Это я сам на последней ходке видел…