— Как же ты мог в него верить, если он у тебя сидел? — разозлился я.
— Я не в того верил, что у меня сидел, — прошептал Лукич. — Я верил в того, кто в мавзолее лежит. А ты говоришь: кукла!
БРАЧНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО
Однажды я задал Василию Лукичу вопрос, который давно вертелся у меня на языке, но поскольку он касался, так сказать, личной жизни ветерана, мне казалось неудобным его задавать.
Наконец я решился.
— Василий Лукич, — спросил я, — а вы женаты были? Семья, дети у вас есть?
— Почему был? — несколько смущённо ответил Василий Лукич, — я, вроде, и сейчас женат.
Он покопался в ящике стола и извлёк из него старое брачное свидетельство. Посмотрел в него, вздохнул и протянул мне.
Я взял свидетельство, раскрыл его и прочёл, что отдел Записи гражданского состояния Краснопресненского района Москвы 18 августа 1930 года зарегистрировал брак Василия Лукича с гражданкой Браун Евой Францевной 1912 года рождения.
Поначалу у меня не возникло никаких ассоциаций.
Я только спросил:
— А она жива сейчас?
— Вроде жива, — пожал плечами Лукич, — только уехала куда-то за границу. Ей в 1948 году срок дали за двоемужество, Она второй раз умудрилась замуж выскочить, не разводясь со мной.
Я понял, что и в личной жизни старого чекиста не меньше тайн, чем в его служебной деятельности.
— А как вы с ней встретились? — спросил я, — она тоже в НКВД работала?
— Это ещё во времена ОГПУ было, — покачал головой Лукич, — а встретились мы с ней…
Он замолчал, как-то странно улыбнулся, прокашлялся и произнёс:
— Да и не встречались мы с ней вовсе.
— Как это не встречались? — не поверил я, — как же вы поженились?
— А поженились мы вот как, — продолжая улыбаться, ответил Василий Лукич. — Как-то в августе 1930-го года вызывает меня к себе лично Вячеслав Рудольфович…
— Кто это такой Вячеслав Рудольфович? — блеснул я своей серостью.
— Историк! — воскликнул Лукич, — книги пишешь, а не знаешь, кто такой Вячеслав Рудольфович! Вячеслав Рудольфович — это товарищ Менжинский.
— А-а, — протянул я, — значит тебя, Лукич, вызвал к себе лично Менжинский?
— Представляешь? — Лукич указал пальцем в потолок, — сам председатель ОГПУ! Я два часа сапоги надраивал, потом вхожу к нему ни жив — ни мёртв.
А Вячеслав Рудольфович улыбается, за руку со мной поздоровался. “Садитесь, говорит, Василий Лукич. Как служба идёт? Как ваши подопечные в зоне? Есть ли какие-нибудь проблемы?”
Я отвечаю, что всё нормально, подопечные сидят тихо, а проблемы, если и возникают, то мелкие. Решаем их сами. Начальство за зря не беспокоим.
Говорю я ему всё это, а сам чую, что не для того товарищ Менжинский меня вызвал, чтобы узнать, какие у меня проблемы в моей спецзоне с подопечными. Для чего-то другого я ему понадобился. Слушает меня Вячеслав Рудольфович как-то рассеянно.
— Знаю, что ты молодец, Василий Лукич, — говорит он, — службу нашу знаешь и понимаешь. Даже сам товарищ Ягода тобой не нахвалится. Один только у тебя недостаток есть, дорогой товарищ. Холостяк ты. А ведь парень хоть куда! Почему так случилось?
Никак я такого поворота в нашей беседе не ожидал, но отвечаю: