Лёша прыгал на одной ноге, держась правой рукой за ушибленную ногу, а левой — пытаясь расстегнуть кобуру с наганом. Близнецы, побелев от страха, стояли, прижавшись к стене, под копией с картины Айвазовского “Бриг “Меркурий” после победы над двумя турецкими кораблями соединяется с эскадрой Черноморского флота”. Я готов поклясться, что именно эта картина вдохновила одного из близнецов придумать заказанную князем Боргезе композицию “Потопление нашими боевыми пловцами советского линкора “Новороссийск” в Севастополе”. Длина подписи была почти одинаковой.

Разница между журналистским и чекистским следствием заключается не только в темпах расследования, но и в том, что, в отличие от журналиста следователь не имеет права верить не только в неправдоподобное, но и в невероятное.

Несмотря на то, что мой спепдознаватель временно вышел из строя и, сняв сапог, внимательно изучал пальцы на своей правой ноге, дело своё он сделал. Хотя болевого порога не было, давление и количество адреналина в крови близнецов пришли к показателям, если не оптимальным, то весьма близким к ним.

— Кто придумал историю с итальянцами? — спросил я, указывая пальцем на Андреевича. — Ты?

— Нет, не я, — прошептал он побелевшими губами.

— Кто же? Он? — и я указал на брата Александровича.

Тем временем Лёша надел сапог и доложил о боеготовности.

— Из Москвы прислали директиву, — признался при виде встающего Лёши Николай Андреевич, — в целях идеологического воспитания личного состава на конкретном примере вражеских козней.

— Кто взорвал линкор? — спросил я.

— Не знаю, — признался Черкашин, — мина наверное. С войны осталась. Он, может быть, её якорем зацепил, когда вставал на рейде.

— Почему же, — продолжал я допрос, — дело сразу повернули в сторону диверсии? Кто приказал это сделать?

— Потому что это была диверсия, — убеждённо, как монах-фанатик с костра, воскликнул до этого молчавший Александрович.

Лёша приблизился к нему, явно намереваясь повысить подследственному давление и добавить в кровь адреналина, что в сочетании с болевым порогом могло бы дать неплохие результаты.

— Уберите его, — закричал Александрович, — я всё вам объясню!

— Отставить! — скомандовал я Лёше. — Сядьте на место, лейтенант, и ждите мою команду!

— Пусть в коридор выйдет! — неожиданно заявил Александрович. — При нём ничего не скажу.

— Лёша, — приказал я, — выйди в коридор, потренируйся на урнах. Сюда никого не пускай.

Лёша, прихрамывая, вышел.

— Садитесь, — предложил я близнецам, — в ногах правды нет. Так я вас слушаю, Геннадий Александрович.

— Полковник, — зловеще прошипел он, — а вы не думаете, что вам придётся ответить за подобное поведение в официальном учреждении военно-морского флота?

Отсутствие Лёши сразу придало ему храбрости.

— Вы знаете, — с булганинской мягкостью в голосе ответил я, — структура моей подчинённости при проведении данного расследования является в своём роде уникальной. Облачённый огромными полномочиями я в то же самое время не несу ни перед кем никакой ответственности. Я бы хотел, чтобы вы оба это правильно поняли. Конечно, вы имеете право обжаловать мои действия в предусмотренном законом порядке, Но только после дачи показаний. Итак, я вас слушаю.