— Товарищи считают, — прокашлялся Игнатьев, — что это сделали итальянцы.

Лукич неожиданно рассмеялся и замолчал. Я тоже молчал, не понимая, что вызвало смех ветерана.

— Лукич, — прервал я затянувшуюся паузу, — что смешного ты сказал?

— Тебе это сейчас трудно понять, но если бы ты знал, что означало слово “итальянцы” на языке Игнатьева в конце сороковых годов, ты бы, может, тоже смеялся.

Дело в том, что одно время, как раз в процессе “дела врачей”, которое вёл Игнатьев, “итальянцами” и “французами” на рабочем сленге чекистов называли евреев. Например, звонит куратор от МГБ на какое-нибудь предприятие и даёт указание кадровику: “Иван Иванович, чтобы у тебя к первому числу ни одного итальянца не было. Ты меня понял?”. А кадровик бодро рапортует: “Зря беспокоишься, у нас уже давно с жидами всё в порядке”. Так что я подумал, что потонувший линкор снова хотят подвесить на евреев и ихние козни. А потому спросил:

— Какие ещё итальянцы? Заходим на второй круг?

— Как так какие итальянцы? — недоумённо переспросил Игнатьев, — ну, итальянцы, которые в Италии живут… Италия — страна такая есть. Знаете?

— Знаю, — отвечаю я, — форму сапога имеет. Так это вы о них?

— Ну, конечно, — усмехается Игнатьев, — а вы на кого подумали, Василий Лукич? Нет-нет, сейчас речь идёт о настоящих итальянцах, которые были гитлеровскими союзниками в годы войны. Вы поняли?

— Нет, — честно говорю я, — чего-то недопонял, товарищ министр, итальянцы-то тут причём?

— Корабль-то итальянский, — отвечает министр, — вот они его решили и того — понимаете?

— Нет, — признаюсь я, — извините, не понимаю ничего… Чей корабль-то. Наш или итальянский?

— Был когда-то итальянским, — мягко поясняет Булганин, — а после войны стал нашим. В качестве трофея. Итальянцы обиделись и решили его… Сами понимаете!

— А как они попали в Севастополь? — спрашиваю я, — через ЦРУ?

— Это как раз то, что вы и должны выяснить, — скромно улыбается Булганин, — мы хотим, чтобы именно вы это и выяснили. Как они попали в Севастополь? Кто их туда допустил? Вы понимаете, уважаемый Василий Лукич?

Я, правда, опять же ничего не понял, но набрался храбрости и говорю:

— Товарищ председатель Совета Министров, товарищ министр, я понимаю, какое доверие мне оказывается, но хочу взять, как говорится, самоотвод в связи с полной некомпетентностью в данных вопросах. Я половину своей службы в ГУЛАГе проработал и военных проблем не касался.

— Но диверсию на МЗМ вы же блестяще расследовали, — напоминает Игнатьев, — и, насколько помнится даже были представлены за это к ордену Красной Звезды.

Действительно, в 1946-м году я занимался историей с МЗМ. МЗМ — это аббревиатура слов “Мы за Мир”. Так называлась огромная пушка, которую “зеки’’ собирали в сибирской тайге на страх всем врагам СССР. Калибр этой пушки составлял три с половиной метра, а длина ствола была семь километров. Создавала эту пушку одна артиллерийская “шарага” с 1935-го года. В теории получалось, что эта мортира должна достать до любой точки земного шара. Сначала её предполагали нацелить на Берлин, потом — на Хельсинки, Токио, а после войны уже твёрдо решили навести на Вашингтон. Снаряд весил сто тонн. Скорострельность была определена примерно один выстрел в час.