— Я благодарю вас за предоставленную мне возможность встретиться с вами.

— Я читал ваши статьи из цикла «Ярость», — Рейли изучающе оглядывал Майкла своими черными, как оникс, глазами. — Вы понимаете мой народ. Вы честно и непредвзято описали наши надежды и устремления.

— Боюсь, что с вами согласятся далеко не все — особенно те, кто находятся сейчас у кормила власти в Южной Африке.

Рейли улыбнулся. Его зубы были ровными и белыми.

— К сожалению, то, что я смогу сообщить вам сегодня, тоже вряд ли им понравится. Но сперва не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Если можно, джин с тоником.

— Ах да, это то самое горючее, на котором работают все журналистские головы. — В голосе Рейли прозвучало нескрываемое презрение. Он подошел к бару, налил в бокал светлую жидкость из хрустального графина и впрыснул туда тоник через хромированный шланг, присоединенный к бару.

— Вы не пьете? — осведомился Майкл, и Рейли снова нахмурился.

— У меня много работы, зачем же мне туманить себе мозги? — Он взглянул на часы. — В вашем распоряжении один час, затем мне нужно будет уйти.

— Что ж, не будем терять ни минуты, — согласился Майкл. Они уселись друг напротив друга в кремовых кожаных креслах, и он приступил к делу. — У меня есть все ваши биографические данные: место и дата рождения, учеба в Уотерфордской школе в Свазиленде, ваше родство с Мозесом Гамой, а также ваше нынешнее положение в АНК. Могу я исходить из этих фактов? Рейли наклонил голову в Знак согласия.

— Термин «террорист» обычно обозначает… — Майкл повторил свое определение и заметил, как лицо собеседника исказилось от гнева.

— В Южной Африке нет и не может быть никаких невинных людей, — резко перебил он. — Идет война. И в этой войне никто не может оставаться нейтральным. Мы все в ней участвуем.

— Даже дети и старики? Даже те, что сочувствуют вашему народу, понимают его надежды и чаяния?

— Никто не может оставаться нейтральным, — повторил Рейли. — Мы все солдаты, с колыбели и до могилы. И мы все принадлежим к одному из двух лагерей: либо к угнетенным, либо к угнетателям.

— Значит, ни у кого нет выбора — ни у мужчины, ни у женщины, ни у ребенка?

— Напротив, выбор есть у каждого — стать на ту или другую сторону. Невозможно как раз уклониться от этого выбора.

— Хорошо, но ведь если, к примеру, вы взорвете бомбу в переполненном супермаркете, то при этом могут погибнуть и ваши сторонники, случайно оказавшиеся там. Будете ли вы тогда раскаиваться в содеянном?

— Чувство раскаяния революционерам чуждо; впрочем, так же, как и защитникам апартеида. Любая смерть на войне — это либо вражеские потери, либо благородная и святая жертва на алтарь нашей борьбы. И то, и другое неизбежно, более того, даже желательно.

Ручка Майкла судорожно металась по страницам блокнота, пытаясь как можно подробнее зафиксировать эти ужасающие откровения. Он был потрясен и возбужден одновременно; то, что услышал, вызывало какое-то смешанное чувство ужаса и восхищения.

Ему казалось, что беспредельная ярость этого человека вот-вот опалит его подобно тому, как пламя свечи опаляет крылья неосторожного мотылька. Он понимал, что как бы точно ни записал его слова, ему никогда не удастся воспроизвести ту неистовую страсть, с которой они произносились. Отведенный час пролетел слишком быстро, хотя Майкл старался использовать каждую секунду драгоценного времени; когда Рейли, наконец, взглянул на часы и встал, он предпринял отчаянную попытку хоть немного его продлить.