…Да, возможно, и были моменты неприятия, когда мы наблюдали «сановитого» Лихачева в очередном «президиуме» рядом с партийными вождями, или за строем охраны на каком-то очередном «глобальном форуме», когда конкретное питерское «человечество» с трудом отоваривало талоны, а их там кормили икрой. Наверное — тогда неприятие возникало. Да — порой он переставал казаться «своим». Но при этом, как пишет автор, он был единственным, кто оказывал помощь, которую один интеллигент другому интеллигенту оказать не мог, по словам автора: «…вплоть до отмазывания от КГБ на стадии раскручивания дела о международной антисоциалистической организации».
«Миллет-баши, — пишет автор, — глава группы, ответственный перед султаном за нее… „Миллетом“ Лихачева-баши была русская интеллигенция. Поскольку советская интеллигенция — это та же русская, хотя и не на лучшем ее этапе».
Да, тяжко было читать Лихачеву такое о себе — да еще на исходе его жизни! И особенно потому, что точность в этих словах, безусловно, есть. Он был действительно посредником между интеллигенцией и властями… но всегда старался решить вопрос в пользу интеллигенции.
Затем суровый автор расшатывает другой оплот, на котором держалась жизнь и репутация Лихачева… впрочем — такое уже было. Он винит его в создании культа «Слова о полку Игореве» — которое, на самом деле, как утверждает автор, вовсе не было столь почитаемым в древности. «Светская литература, — утверждает автор, — к которой относится „Слово“, существовала и в других, даже более просвещенных странах (например, знаменитый „Витязь в тигровой шкуре“ Шота Руставели), но она всегда почиталась ниже, чем религиозные летописи. А „Слово о полку Игореве“, ставшее известным лишь в XVIII веке, даже если и существовало в древние века, то вообще не было известно книжникам древности и не играло тогда никакой роли, и было насильно „вдвинуто“ в ту эпоху, навязано Лихачевым как „лучшее из лучших“ „задним числом“».
Главный труд Лихачева назван необъективным, Лихачев обвинялся в насилии над историей древнерусской литературы в угоду своим амбициям, и хуже того — в угоду сиюминутным требованиям государства, «заказному патриотизму». Недобрым оказался этот иеромонах!
Но то же утверждали и Буланин, и некоторые другие скептики. В последние годы жизни Лихачева они подвергали сомнению весь стиль работы «древнерусского сектора» под руководством Лихачева… а ведь это было самое дорогое его детище! Подчеркивалась слишком «личностная» роль Лихачева в истории изучения древних рукописей, слишком целеустремленный, навязчивый комментарий, волевая попытка навязать древним сочинениям такую судьбу, которой на самом деле они в истории не имели. Лихачевский стиль работы, распространенный и на весь сектор, критики насмешливо называют «романтическим» (термин принадлежит Буланину).