– Садись, матушка пророчица. Чем угоститься желаешь?

Воеводы оглянулись, стали двигаться за столом, давая место старухе, но работники бегом вынесли большое кресло, сплетённое – Светел да не подметил бы! – из соснового корня. Застлали пушистым волчьим одеялом. Сухонькая бабка в нём утонула.

«Пророчица?» Светел с новым любопытством разглядывал гостью. Вот, значит, какие они, знаменитые провидицы Андархайны! Вроде всё тот же снег под лыжами, а и не заметишь, как из Левобережья в коренные земли вбежишь…

– Завтра бы пораньше в путь двинуться, – наклонился к Сеггару Потыка. – Замша-купец, сказывают, причудлив. Других бы не нанял, если к сроку промешкаем.

– Мне гонца ждать, – медленно проговорил Неуступ. – Думал, он уже здесь.

– Так оставь, может, их у Путилы, а сам…

– Нет. Где один из нас, там и знамя. Мой первый долг – им.

– Тогда я со своими вперёд побегу, пока Замша не переметнулся.

– Если в Пролётищи метишь, друже Коготок, северную дорогу возьми, – посоветовал подошедший Путила.

– А Уразищами не ближе? Напрямки? Вона, гряду с порога видать.

Путила замялся. Посмотрел в дальний конец повалуши, где дикообразный раб клянчил подачку у отрока Незамайки. Воеводы с первыми витязями тоже повернулись в ту сторону. Раб испугался, крикнул про Острахиль-птицу, удрал на четвереньках под стол. Отрок на всякий случай нахмурился, упрямо свёл брови. У Сеггара чуть дрогнул под усами уголок рта, но этого никто не заметил.

– Не ходят у нас по холмам последние годы…

– Почему?

– Духовую щелью знаешь?

– Проходил не однажды. Там ветер ниоткуда берётся.

– Здесь тоже щелья есть. Туманная. Туман плавает в скалах, ветром не уносимый. С горки поглядеть – стрелой перестрелишь. А люди войдут – и ни слуху больше, ни духу.

– Что ж там за погибель?

– Не знаю, – сказал харчевник. Поискал взглядом раба. – Вон, захребетник мой тамошних чудес насмотрелся, разум обронил, не рассказывает. А мне что? Меня это диво с перепутья выжить не норовит, мне и ладно.

Старуха-провидица, отведав Путилиного угощения, подрёмывала в тепле. Но некрепок старческий сон. Если к ней подходили или начинали упорно смотреть – тотчас просыпалась.

Коготок, щедрый, как все достойные воеводы, застегнул на иссохшем запястье серебряный обруч:

– Что зришь для моего сына, почтенная?

– О… – был ответ. – Сын переживёт тебя на долгие-долгие годы…

– Ты, бабушка, хитрей всех в ремесле, – рассмеялся Потыка. – Как велишь толковать: малец до почтенной бороды доживёт или я рано сгину?

Вещунья обратила к нему лицо, перехваченное тёмным платком. Закрытые глаза улавливали иной свет, озарявший для неё все тайные тропы.

– В твоём будущем я не вижу проигранных битв…

Ве́села старуха подозвала сама. Юнец приблизился, робея.

– Знаешь ли ты, – спросила она, – что кокору для твоей песницы в былые годы выращивали? Брали молоденький клён и направляли ствол с ветками, придавая должный изгиб. Для корытца ствол клиньями распирали…

Юнец тосковал, глядел в сторону.

– Это сколько ждать, пока вырастет…

– А прежде вечностью жили, не одним сегодняшним днём. Зато те звуки вправду звёзд достигали.